Ребенок от Деда Мороза
Шрифт:
Как же хочется его стукнуть! Тоже мне, шутник!
– Мне нужна эта работа, понимаете? Я… очень нуждаюсь в деньгах и не могу себе позволить потерять работу по прихоти какого-то олигарха-самодура! — восклицаю яростно.
— Я не олигарх и не самодур, милая. Всего лишь глупая фраза. Ну же, прости уже меня. Я тебя не только не уволю, наоборот, премию выпишу.
— Спасибо, не нуждаюсь ни в какой премии, — фыркаю возмущенно. — Немедленно вызовите мне такси!
Вместо этого Самойлов снова сгребает меня в объятия.
— Если вы сейчас же не отпустите меня, — цежу сквозь зубы, — я…
Его
— Что, милая? Начнешь кричать? Меня сводит с ума твой темперамент!
— Да, — мой голос дрожит. — Начну. Буду кричать и кричать.
— Тогда начинай, — шепчет, обдавая щеку горячим дыханием. Одной рукой он обнимает меня и притягивает к себе, а другой скользит по шее и, дойдя до подбородка, приподнимает мою голову. Смотрит на мои припухшие губы.
— Кричи, малыш, если тебе действительно этого хочется. — Большим пальцем Герман медленно проводит по моим губам. — Но сначала я украду еще один настоящий поцелуй. А потом… потом скажешь снова, хочешь уйти, или может уже нет…
Неровное дыхание вырывается из моих приоткрытых губ.
Ничего не могу ответить. Снова чертов гипноз…
Герман улыбается и накрывает поцелуем мои губы.
Какой у меня выход? Драться с таким большим, высоким, выше меня на целую голову, мужчиной — бесполезно. Принимаю решение не шевелиться, убеждая себя, что он оставит меня в покое, если не буду сопротивляться и смогу показать, что мне все что он делает — безразлично.
Это стало фатальной ошибкой. Если бы я сопротивлялась, то наверняка не потеряла бы голову от этого поцелуя. Самойлову не удалось бы так дразняще пробуждать мои губы раскрыться ему навстречу. Возможно, он не смог бы тогда с такой легкостью проникнуть языком в мой рот и заставить все мое существо вспыхнуть огнем.
Из груди вырывается тихий стон, и тут же растворяется в ночной темноте.
Но это точно не ускользает от Германа, в ответ он крепче стискивает меня в объятиях и, проведя руками по моей спине, прижимает к себе.
— Да, — хрипит яростно — Да, я знал, малышка. Ты как фейерверк, готова вспыхнуть в секунду.
Низкий голос, подобно электрическому разряду, пронзает меня насквозь. Взметнув руки вверх, судорожно сжимаю пальцами ткань рубашки босса, и сама крепче прижимаюсь к нему.
Это капитуляция. Принимая ее, Герман издает неудержимый чувственный стон.
— Я этого хотел с той самой минуты, как увидел тебя, — шепчет, покрывая мою шею горячими поцелуями.
— Это все проклятый костюм снегурочки, — произношу с грустью.
— Нет, нисколько. Не смей думать так.
Герман зарывается пальцами в гриву моих волос и приближает мое лицо к себе.
— Какая же ты красивая.
Господи, что со мной происходит? Зачем он мне все это говорит?
Я тону в сладостном море, и плевать что в финале меня ждет шторм, а потом разобьюсь о камни. Обхватываю мощную, широкую шею босса, провожу по коротким черным волосам. Они жесткие и в то же время шелковистые. Герман касается губами моего лба, и я закрываю глаза в истоме. Тормозов больше нет, только иссушающая потребность почувствовать его обнаженное тело, прильнувшее ко мне. Так ли его кожа горяча, как его губы?
Не понимаю, что творю. Прямо противоположное собственным
За окном стреляет салют. Герман опускает меня диван, а дальше все затмевает лихорадочная потребность, дрожь во всем теле, когда наблюдаю как босс срывает с себя рубашку, затем брюки, бросая на пол. Тянусь к нему, касаюсь горячей кожи, жадно ловлю его резкий вздох. Запах этого мужчины сводит меня с ума. Изысканный дорогой парфюм, мускус, тестостерон… я не знаю из чего складывается этот аромат, но он запределен. Против него невозможно устоять. Самойлов совершенен. Плоский живот, кубики пресса, хочется порыть поцелуями каждый сантиметр этой горячей бронзовой кожи. И когда этот мистер Совершенство вжимает меня в диван, впиваюсь ногтями в его спину. Мне хочется еще ближе. И никогда не отпускать. Справляюсь с нестерпимым желанием зажмуриться, когда Самойлов берется за резинку своих трусов.
— Что-то не так, Настя?
— Почему спрашиваешь?
— Ты выглядишь испуганной.
Но ни секунды не дает вдохнуть, отбрасывает последний клочок ткани, демонстрируя себя во всем великолепии. А я понимаю, что бояться стоит. Дрожу от нервозности и одновременно — предвкушения.
Он прекрасен. Идеален во всем.
— Не надо бояться.
Голос низкий и тягучий, характерные хрипловатые нотки говорят о нешуточной страсти, кипящей внутри лавой. Но сдерживается. Хочет успокоить. От этого наворачиваются слезы. Я беззащитна перед его добротой и заботой. Самые страшные вещи. Стоит проявить их — я как желе.
Закрываю глаза, дышу глубоко, пытаясь заставить себя успокоиться, расслабиться.
Его пальцы нежно проводят по моим ногам, потом жестко обхватывают лодыжки и дергают на себя.
Пристально глядя мне в глаза, Герман уверенным движением разводит мои ноги, с чувственной медлительностью проводя кончиками пальцев по внутренней их стороне от лодыжек к бедрам, и судорожно втягиваю в себя воздух, а потом издаю мучительный стон удовольствия. Когда же босс касается сокровенного места, стон срывается на мучительный крик, резко выгибаюсь, пальцы царапают обшивку дивана.
— Мне… мне нужно… — бормочу бессвязную просьбу.
Но Герман понимает меня.
— О да, моя прекрасная Снегурочка, — шепчет нежно. — Мне нужно то же самое… Чувствуешь? — направляет мою руку к доказательству своего утверждения.
— Не останавливайся! — голова мечется из стороны в сторону, меня захватывает удивительное чувство полноты.
— Даже если бы захотел, это невозможно.
Мы летим в бездну, в бесконечную пропасть наслаждения, сквозь мириады ярких вспышек.
Глава 6
Минуты после физической близости обычно полны неловкости. Но нам удивительно хорошо в объятиях друг друга. В полном молчании. Сама не замечаю, как проваливаюсь в сон.
Зато пробуждение бьет током по оголенным нервам. Подскакиваю в панике. Герман спит. Не знаю сколько у меня времени, но надеюсь у меня получится за этот промежуток восстановить защитные барьеры, вернуть самоконтроль. Лучше всего быстро одеться и уйти.
Разыскиваю свою одежду в панике, пока не вспоминаю, что оставила все в примерочной. На цыпочках, чтобы не разбудить Германа, раскинувшегося на всю постель, бегу туда.