Ребята и зверята (илл.)
Шрифт:
Как большинство совхозных ребят, он привык бережно, по-хозяйски относиться к природе, к животным, к птицам и растениям. С детства он твёрдо знал, что живое существо — не игрушка, не забава, и так же, как и он сам, оно хочет есть и пить. Надо дать ему пищу и отдых, и тогда оно будет довольным, здоровым, и людям от него будет радость и польза.
Но как накормить этих уродов, когда они не хотели подбирать ничего на земле и от курицы ничего не брали?! Они всё целились по верхам на мух и букашек, топтались у стен и возле стеблей, а все мошки и букашки от них без вреда улетали. Топтались, прицеливались — и всё без толку.
Андрюша пальцем пытался пропихнуть им в глотку крошки яйца, творогу. Так иногда удаётся выкармливать квёлых, слабеньких индюшат. Но дрофята оказались упрямее индюшат. Они вырывались из рук, упирались и немедленно выплёвывали всю пищу. И стонали... стонали... стонали...
— Ни одной даже самой малюсенькой мушки за весь день! Ни одной!.. На глазах погибают от голода. А мы всё только на это любуемся! Э-эх, мы!..— И Андрюша, чтобы помочь неудачникам, рывком смахивал в ладошку со стола мух, а заодно уж, случалось, чашки, тарелки и блюдца.
Дрофята становились наказанием для дома специалистов.
Андрюша и его соседки по дому — дочери зоотехника Галя и маленькая Катря — жертвовали им все гостинцы: конфеты, пряники, пастилу. Но дрофята отворачивались даже от этого. И всё пуще стонали.
Нельзя было видеть такое страдание спокойно:
— Не может быть, папа, чтобы в твоём институте не изучали, чем нужно выкармливать разных птенцов! Не учили? И мама не знает?! А что же тогда вы изучали? — Хлопчик с укором глядел на родителей.
А на другом конце террасы, в квартире другого специалиста, Галя тоже грызла родителей — зоотехников.
— Это же недопустимо! — не без яда восклицала она.— Для зоотехников это же неприлично: у них на глазах погибает от голода молодняк! А они, видите ли, не знают, чем выкармливают дрофят! Пойдём-ка, Андрюша, к деду на пасеку... Он хоть вовсе неграмотный, а уж придумает, как нам помочь...
От деда, с пасеки, ребята притащили кусок сота с белыми живыми личинками трутней. Полуживые от слабости, птенцы мигом их разглядели и начали подпрыгивать и выклёвывать личинки прямо из рук. Проглатывая с воском, давились, торопились, выклёвывали и всё время восторженно тюкали.
На другой день Галя помогала хозяйкам пропускать через мясорубку фарш.
Дрофята вылезли из-под курицы и опять подковыляли к столу.
— А всё-таки они у нас бледные какие-то, неустроенные. Как вылинялые... и шатаются... Может, фаршиком их подкормить? — Андрей протянул птенцам мясо.
Дрофята аж затряслись. Толкаясь и опять тюкая, засуетились они у стола. Глаза у них загорелись. Они прыгали, хватали, глотали, давились, хватали опять и дрожали от жадности.
С этого дня началось их благополучие.
Теперь ребята знали: требуется доставать мясо, червей, лягушек, насекомых. Ведь у дрофы есть желудок! Всё устроилось неожиданно легко. В хозяйстве было много мышей, крыс, разных вредителей полей. Тушки их никому не были нужны.
Скоро дрофят нельзя было узнать: они выросли, пополнели, похорошели (то есть стали ещё безобразнее) и ещё независимее гуляли, где только хотели.
Курица всё ещё бегала за ними и по-прежнему пыталась их опекать. Но её «дорогие цыплята» вспоминали о матери, только когда им хотелось поспать. Они лезли под её пуховую юбочку и почти поднимали маму на окрепших плечах. И хотя сыты они теперь были по горло, их стоны звучали так же голодно-сиротливо.
Время шло. Дрофята ещё подросли, и курица бросила их.
Дрофичи и в ус не дули. А у них, правда, к этому времени отросли возле клюва белёсые усы, жёсткие, как щётка. Под подбородком болталась пустая кожа — мешок для запаса воды — и вместе с пушистой грудью походила на окладистую белую бороду. Дрофята были крупнее и массивнее петухов. И крепко стояли на собственных, одетых в короткие штаны мускулистых ногах.
Вскоре дрофичи начали надуваться и топорщиться друг перед другом. Покрасовавшись и с этой и с той стороны, они, как индюки, смешно закидывали кверху носы и делали что-то вроде: «Пых!»
— Плюнул! — кричала, заливаясь смехом, маленькая зоотехникова Катря.— Вот этот на этого... плюнул! Вот так подступил и в лицо ему: пых!
Но почему-то как раз в такое хорошее время курица — бывшая мать — вздумала к ним придираться, постоянно ввязывалась в их игру и клевала обоих. Находила их спящими и тотчас принималась бить.
За нею и весь курятник вдруг с яростью разглядел в них чужаков. Петух с криком гонял их по двору. Куры слетались на крик, сбивали их с ног, наступив на крылья, топтали, долбили.
Большие, но неуклюжие дрофята, со своими смешными движениями и деликатными индюшачьими ужимками, совершенно терялись перед таким оголтелым натиском.
Несколько раз ребята отнимали дрофят, жестоко избитых в кровь.
Сменили драчуна-петуха! Продали соседям подлую курицу!
Но только это успели исполнить, как одного из дрофи-чей увезли в город и подарили в зоопарк.
Оставшись один, дрофёнок не отходил от ребят. Мотался за ними хвостиком на бахчи и огороды, ходил на реку добывать червей и лягушек и даже по воду, на колодец, бегал вместе с Андрюшей и Галей.
Стоило только громыхнуть ведром — он являлся, как из-под земли, и первый бежал к колодцу, развевая по ветру смешные штаны.
И ребята привыкли к нему. Чуть, бывало, упустят его из виду, сейчас по всему дому тревога:
— Где Тюря? Не видели Тюрю? Тюря! Тюречка! Тюря!
А Тюрей звали его потому, что дрофёнок, расхаживая по дому, целый день бормотал: «Тю-рю! Тю-рю!»
Это его негромкое и однотонное «тю-рю» слышалось и под окнами, и на террасе, и на улице, и под лавкой, куда теперь заваливался спать одинокий Тюря.