Ребята с Голубиной пади
Шрифт:
— Давайте скорей работать, ребята. На обед будет настоящее рагу. Такого рагу даже китайский царь не ел!
Втроем они расположились вокруг небольшой заводи. На золотистое дно ручейка одна за другой полетели очищенные картофелины. Левка чуть не обрезался, любуясь работой дядюшки Ван Фу. Казалось, картофелина сама вертится на его ладони и с превеликой радостью сбрасывает с себя надоевшую серую одежду. Пока Левка с Суном разделывались с одной картошкой, из рук повара на дно ручья летело целых три ослепительно белых клубня.
Подошел Гриша Полторы бродяги и, молча вытащив ножик,
Повар, засмеявшись, сказал:
— Ты смотри, Гриша, картошку не раздави!
Левка и Сун прыснули. Гриша добродушно улыбнулся:
— Я осторожно.
Гриша прислушался к шуму, который доносился от походной кухни, и спросил:
— Кто это там орудует?
От кухни, скрытой кустами, доносился то скрежет ложки о днище котла, то нетерпеливое повизгивание Рыжика и затем его аппетитное чавканье.
— Да, наверное, Кеша котел выскребает и Рыжика кормит, — ответил повар.
Между тем к Кеше и Рыжику подошел Коля.
— Здорово, адъютант! — приветствовал его Кеша.
— Привет! — ответил Коля и, заглянув в котел, сказал: — Ого! Почти все очистили с Рыжиком. Дайте-ка и мне немного.
— Бери. Нам для командного состава ничего не жалко!
— Хороша каша, только подгорела малость. Не бросай Рыжику, дай-ка мне еще, а то с этой работой поесть как следует не успеваешь. Только и слышишь: «Николай, туда!», «Николай, сюда!» Хоть разорвись на восемь частей. Вот сейчас ты кашу ешь, а мне надо бежать командиров созывать на совещание… Эту горелую корку отдай Рыжику, а мне вот отсюда наложи… да поскорее, а то мне некогда. Только что Соловьев вернулся из разведки. Говорит, войско на нас прет! Тысяч сто!
— Ври!
— Ну не сто, а десять будет… Вот отсюда подцепи!
— Не приставай! Не дам больше!
— Если дашь, так я тебе по секрету, как другу, одну вещь скажу. Только чтобы никто не знал. Идет?
— На, ешь!
— На нас идет карательный отряд, — выпалил Коля.
— Большой?
— Целый полк! Там и беляки и американцы. В каждой деревне народ расстреливают. Кто красный, того к стенке — и ваших нет. Эх, дать бы им перцу с морской солью!.. Ну, я пошел. И так с тобой сколько времени потерял! А начштаба приказал немедленно собрать комсостав. Приятного аппетита!..
Вскоре Коля с озабоченным видом появился у ручья.
— Доставай ножичек, адъютант! — предложил ему Гриша.
— Некогда… — ответил Коля, но сам не тронулся с места.
— Что нового в штабе? — спросил Левка, едва сдерживаясь, чтобы не расхохотаться.
— В штабе новостей много, да не про всех…
— Ну-ну, не сердись. Что там Соловьев рассказывал?
— Новостей много, да это пока военная тайна, известная только работникам штаба, — сказал Коля, озабоченно вздохнул и, перепрыгнув через ручей, зашагал между деревьями.
Вскоре до дядюшки Ван Фу и мальчиков донесся его голос:
— Дядя Спиридон, идите в штаб, там Соловьев пришел… отряд беляков на нас двигается… чтоб им сдохнуть!.. Скорей идите… А я к артиллеристам побегу… Только вы никому об этом…
И тут уж чистильщики картошки не выдержали и при последних словах ревностного хранителя военной тайны залились смехом.
…После
Подошел Соловьев. Мальчики раздвинулись, освобождая место у котелка.
— Спасибо! На меня разведчики получили! — Соловьев улыбнулся, присел возле мальчиков на траву и спросил: — Ну как, не боязно?
— Чего бояться-то? — ответил, будто не понимая, о чем идет речь, Коля.
— Как чего? Ведь завтра-то настоящее сражение будет! Ну вот я и хотел сказать, что мы, как члены Союза молодежи, должны оправдать наше звание. Дело, братцы, не шуточное. Это не в Голубинке со скаутами драться.
Мальчики переглянулись. Их обижал и этот покровительственный тон и напоминание о их возрасте.
Коля, прищурившись, с сожалением посмотрел на Соловьева.
«Посмотрим, кто еще и как покажет себя в бою», — говорил этот взгляд.
Левка раскрыл было рот, чтобы ответить Соловьеву, но тот, увидев, что обидел ребят, заговорил быстро и взволнованно:
— Я знаю, что вы ничего… можно сказать, хорошо и даже отлично действовали. Да у меня обязанность такая. Я должен вас агитировать. Давно собирался поговорить насчет текущего момента и насчет прочего, да все некогда было. А момент, братцы, сейчас самый подходящий, чтобы всю контру к ногтю.
— Знаем! — сказал Коля. — Давно бы надо.
Соловьев улыбнулся.
— Знаю, что знаете. Левка у вас чуть гимназию не окончил, почти профессор; ты, Николай, тоже человек с образованьем.
Коля, самодовольно усмехнувшись, почесал затылок.
— Да и Сун тоже классово сознательный тип, — продолжал Соловьев. — Отсюда вытекает, что дело наше ясное, контру мы всю разделаем под орех, и тогда, ребята, вот когда будет жизнь! Такая жизнь и в самом хорошем сне не приснится. — Соловьев развалился на траве, уставившись в потемневшее небо с редкими звездами, и мечтательно произнес: — Да, будет такое время. Кончится война. Каждый на свое место встанет: кто пахать, кто ковать, кто уголь добывать, а я, братцы, учиться пойду. Приду в самую высшую школу и скажу самому главному ученому: выкладывай всю науку бывшему партизану! Испугается, наверное, старик. Никогда он, поди, такого ученика не видал: в руках винтовка, а сбоку маузер.
— А ты сними, — посоветовал Коля. — Кто же так в школу ходит?
— Придется… И выучусь я, братцы, на инженера. Буду дома строить, большие, красивые. Построю — живи кто хочешь и вспоминай Лешку Соловьева.
— Он залился счастливым смехом, предвкушая радость того далекого дня.
Кеша сбегал к разведчикам за ужином для Соловьева. Соловьев с аппетитом ел похлебку и расспрашивал:
— Ну, а ты, Лева, кем быть хочешь?
— Моряком!
— Хорошее дело. Ну, а ты, Сун?
— Я тоже моряком или доктором…