Ребята Скобского дворца (Военная проза)
Шрифт:
От ужина Царь отказался.
Ночью во сне мерещились ему разные купчихи и чиновницы-благодетельницы. У одного хозяина Царь, пыхтя и обливаясь потом, тащил тяжелый самовар с кипятком. В другой квартире он долго чистил ваксой сапоги, а злющая хозяйка последними словами ругала его. Дородная, жирная купчиха в байковом капоте заставляла Царя мыть пол, нянчить какого-то черноволосого малыша, а тот щипал его за нос и бил по щекам. Потом купчиха и ребенок исчезли, и рыжий верзила-продавец водрузил на голову Царя огромную тяжелую корзину, заставив во все горло кричать: «Пироги горячие! Пироги-и!»
Проснулся Царь на рассвете, обливаясь холодным потом, и больше уже не мог уснуть. Разбудил Типку Иванихин голос, когда она, подняв грязный ситцевый полог, настойчиво будила своих жиличек, снимавших у нее «углы»:
— Ба-а-абы-ы! Ба-а-быньки-и! Вставайте, родимые!
В душном промозглом сумраке под низко нависшим мокрым сводчатым потолком, за занавесками и развешанным вдоль стен бельем зашевелились люди.
— Ох-хо-хо-хо! — слышались протяжные вздохи, негромкие, хриплые спросонья голоса, кашель.
Заскрипели гнилые половицы пола. Первой оделась ткачиха с ситценабивной мануфактуры «Лютч и Чешер» — бездетная молчаливая солдатка Стеша. Завязывая узлом на голове черный ситцевый платок, она остановилась на пороге и тихо, заискивающе попросила Иваниху:
— Вы уж, Ивановна, будет письмецо, примите? Может, доплатное...
— Ладно, родимая, ладно! — успокоила ее Иваниха, зная, что та ждет письма от мужа-солдата из госпиталя.
Стешу Типка уважал за серьезный, спокойный характер, за немногословную, скупую речь.
Вслед за Стешей торопливо и шумно собралась и ушла служившая в чайной «Огонек» голубоглазая, с крутым румянцем во всю щеку официантка Любка. Типке она нравилась. Любка обладала неистощимо-веселым характером. Частенько приносила она Царю то булку, то котлетку, что оставались от посетителей.
Долго мешкала у своей койки рябая судомойка Аксинья. Выдвинув небольшой, кованный белой жестью сундук, она достала из сундука завернутую в полотенце объемистую бутылку.
«Приворотное зелье!» — решил Царь, одним глазом неотступно наблюдая за Аксиньей. О том, что у Аксиньи есть приворотное зелье, Типка впервые узнал, когда к ней зашел бравый, рослый черноусый матрос с военного корабля «Орел». Типка тогда заметил, как Аксинья, собирая на стол закуску, долго встряхивала свою бутыль, прежде чем налить небольшую стопку черноусому моряку.
«Настоечка», — предложила она.
«Зубодер?» — шутливо спросил он.
Типка не расслышал ответа Аксиньи. Стопку матрос охотно выпил, довольно крякнул, обтирая усы, закуску с аппетитом съел и, недолго пробыв, ушел.
Все соседи не только по квартире, но и по подъезду в один голос удивленно ахнули, узнав, что рослый, бравый моряк — законный муж Аксиньи. Разом дружно зашушукались, что не пара он рябой Аксинье, вдобавок она старше его на добрый десяток лет.
«Отобью!..» — пригрозила ей тогда Любка.
«Выплюнешь, не жевавши, — резко заявила Аксинья. — За своего Гришутку я спокойна».
При этом Аксинья проговорилась, что помогает ей приворотное зелье. Все женщины на дворе снова в один голос удивленно заахали.
«Крепко-накрепко приворожила!» — хвасталась Аксинья. Красноватое, словно луженое медью, с черными густыми бровями лицо у нее горделиво сияло.
И в самом деле бравый моряк Григорий частенько наведывался к Аксинье. Слух же о чудодейственном зелье гулял по всему дому, будоража многих.
Было это совсем недавно, каких-нибудь полтора месяца назад. И вот теперь, осторожно развернув бутыль, Аксинья вытащила пробку, понюхала, словно в чем удостоверяясь, и, снова закупорив бутыль, поставила обратно в сундук. Из узелка, который лежал в сундуке, она достала несколько брошюрок, завернула их и сунула к себе за пазуху. Поторопившись, Аксинья задвинула сундук под койку, не заперев. Она и не подозревала, какие мысли зароились в этот момент в голове следившего за ней Царя. А мысли появились у него неожиданные и недобрые.
Низкая, словно крышкой, придавленная тяжелым сводчатым потолком каморка Иванихи напоминала сундук, оклеенный изнутри порыжелыми шпалерами и лубочными картинками. У запыленного окошка на своем топчане шевелился Типка, а напротив него у стены за широким ситцевым пологом тяжело вздыхала и что-то шептала про себя Иваниха. Наконец поднялась и она, оделась и подошла к Царю.
— Спал бы, Типушка, — посоветовала ему тетка, — пока спи да гуляй. У чужих людей не отоспишься.
Царь молча встал, сходил в коридор, где находилась плита и в углу капелью разговаривал водопроводный кран с раковиной. Умылся, не жалея воды. Царь любил чистоту и порядок.
С нетерпением ждал он, когда Иваниха хоть на полчаса выйдет из квартиры. Время тянулось медленно. Не спеша позавтракали они, напились чаю.
— На чужих людях не будь молчуном! — продолжала она наставлять племянника. — Поразговорчивее веди себя. Ты к людям с лаской, и они к тебе не с таской. Тоже приголубят сироту, скажут доброе слово.
Когда, прибрав посуду и наговорившись досыта, Иваниха ушла по своим делам, Царь облегченно вздохнул. Он был суеверный человек, верил в колдунов, домовых, чертей и во всякие приворотные зелья.
Царь осторожно выдвинул из-под койки Аксиньи обитый белой жестью сундук, раскрыл и вынул бутыль с чудодейственным зельем. Понюхав, он зажмурился. Пахнуло крепким спиртным духом.
«Водка! И не простая... с приворотными корешками», ~ определил он, внимательно разглядывая бутыль с зеленоватой жидкостью. Чувствуя угрызения совести (от Аксиньи он ничего плохого не видел), Царь решил: «Ладно, ей тоже оставлю». Разыскав порожнюю посудину, Царь ополовинил Аксиньино зелье, поспешно долил бутыль из чайника. «Не догадается», — подумал он, успокаиваясь.