Рецепт Мастера. Революция амазонок. Книга 2
Шрифт:
— Как она погибнет? — спросила Катя.
— Вы еще не поняли? Она покончит с собой. Вот почему единственный способ спасти ее — отменить революцию. Другого способа нет.
— Доказательства? — потребовала Катя.
— Держите, — Акнир протянула ей ключ. — Мой вам подарок. Ключ от всех времен. Лукьяновское кладбище. Любой день после июля 1919-го.
— И последний вопрос, — сказала Катя. — Что сталось с этим Булгаковым?
— Лира помогла осуществить его самую заветную мечту… Но ею оказалась не литература.
— Кем же он стал?
— Он станет врачом.
— Держу
Киевский Демон стоял за воротами собора святого Владимира. Он знал, Маша не сможет не прийти сюда. Сложив руки на груди, прислонившись к столбу, он ждал ее за оградой.
Семнадцать лет назад Стоящий по Левую руку дал младшей из Трех Киевиц подсказку, которую она так и не смогла разгадать.
Нынче его загадка показалась ей даже слишком простой.
«Быть может, вашу душу растопят цирковые развлечения?» — сказал он. Что ж тут неясного?
Когда пароход по имени «Киев» начнет бросать по волнам. Когда — как значится в «Белой гвардии» Михаила Булгакова — в здании женственного модернового цирка выберут «гетьмана» всея Украины… Когда вслед за гетманом придут петлюровцы, красные и кровь потечет из щелей всех домов, где будут пытать, убивать людей… Маша дрогнет. Растает.
Лжеотрок вошла во Владимирский собор, сделала шесть шагов от входа и оглянулась, чтобы взглянуть на почти забытую ею роспись над дверью — Архангел Михаил с весами в руках. Сейчас ей казалось, что грозный Архистратиг, хранитель вечного Города, взвешивает ее душу, решая, отправить Машу Ковалеву в рай или в ад?
Здесь, в недрах Владимирского собора, она не могла слышать Город, но звучавшие в ушах фразы из некогда самого любимого ее романа причиняли не меньшую боль:
«Ранним утром четырнадцатого числа весеннего месяца нисана в крытую колоннаду между двумя крыльями дворца Ирода Великого вышел прокуратор Иудеи Понтий Пилат…»
Маша развернулась на пятках и пошла в трансепт собора. Там, на высокой стене, шел вечный Суд Пилата. Настенная роспись художников Сведомского и Котарбинского «Христос перед Пилатом» отображала ту самую крытую колоннаду между двумя крыльями дворца.
«В белом плаще… прокуратор сидел, как каменный…»
«Секретарь, стараясь не проронить ни слова, быстро чертил на пергаменте слова…»
У секретаря были седые волосы. Лицо Понтия — было волевым и печальным. Будто судил сейчас не он — судили его. И он заранее знал, что будет осужден — знание таилось в трагических тенях сжатого рта, в крупном подбородке, в неестественно напряженной правой руке.
Но отнюдь не желание взглянуть на свидетельство киевского происхождения «Мастера и Маргариты» привело Киевицу сюда. Кто знает, быть может, и не видел Булгаков фреску в соборе? А может, и видел… И правы те, кто утверждал, что Пилат, и Иисус, и Лысая Гора, где он распят, — срисованы с Киевского лысогорского пейзажа. И даже квартира Сатаны по улице Садовой на № 302-бис, где заправляет рыжая ведьма со шрамом на шее, — списана с реального киевского ада ЧК на Садовой, 5 (3+2!) и улицы Розы. А может, он просто угадал их… Угадал же он Провал на Малоподвальной, 13, не зря названной в его романе Мало-Провальной.
Но куда важнее было то, что угадала она.
«Странно, что только сейчас я поняла…» — подумала Маша.
Одни считали «Мастера и Маргариту» романом о Сатане, другие — о великой любви, третьи почитали великолепной фантастикой, четвертые — острой сатирой режима. В нем было все — все это, и все же…
«Ведь булгаковский мастер говорит это сам! Так ясно и прямо».
«…я написал о Пилате роман».
«Мастер и Маргарита» роман о Понтии Пилате!
Мастер писал не про Иешуа Га-Ноцри. Понтий Пилат — вот кто мучил его! И если допустить на мгновение возможность переселения душ, в прошлой жизни Мастер был отнюдь не распятым мессией, а суровым прокуратором Иудеи, который разглядел в нищем пророке нечто великое, важное, но побоялся спасти его… И не смог простить себе трусость ни при жизни, ни после — даже в новом своем воплощении продолжал переживать давний грех. И принесший ему столько страданий роман о Понтии — роман-раскаяние, роман-искупление…
Недаром именно этот роман даровал душе Пилата прощение.
«Ваш роман прочитали, — заговорил Воланд в сознании Маши. Зачитанный до дыр, заученный наизусть, уничтоженный ею роман, который уже никогда не будет написан, теперь терзал ее так же, как Мастера, кинувшего его в печку и познавшего — рукописи, увы, не горят. — Ну что же, теперь ваш роман вы можете кончить одною фразой!
Мастер как будто бы этого ждал уже, пока стоял неподвижно и смотрел на сидящего прокуратора. Он сложил руки рупором и крикнул так, что эхо запрыгало по безлюдным и безлесым горам:
— Свободен! Свободен! Он ждет тебя!»
Две тысячи лет спустя распятый пророк простил человека, чья трусость помешала ему спасти Спасителя всего человечества и изменить судьбу мира.
Вот только буддистское переселение душ было тут ни при чем. И Булгаковский Мастер и Понтий Пилат получили душу автора книги. Как и персонаж «Белой гвардии» врач Алексей Турбин, получивший профессию и место жительства автора вместе с нелестной характеристикой: он «был не человек, а тряпка».
Всю свою жизнь писатель не мог простить себе Пилатов грех.
«…в числе человеческих пороков одним из самых главных он считает трусость» — написал Булгаков и в первом, и в последнем, предсмертном романе. Видя, как на его глазах рушится мир, он не попытался спасти его. Да и разве он мог? Он работал врачом в госпиталях великой войны, был врачом деникинской армии — но этого было мало, так мало… Так же мало, как желанья Пилата спасти Га-Ноцри, не повредив свою шкуру?
Не потому ли, сев переписывать «Белую гвардию» в пьесу, он сделал труса-врача — полковником Турбиным и заставил его умереть за свой Город. Умереть бессмысленно. Ненужно… Но не как трус — как герой.
Больше Маше ничего не было нужно — кинув прощальный взгляд на укутанного в белый плащ страдающего Пилата на южной стене Владимирского собора, она вышла на улицу. И не удивилась, когда при выходе из ворот собора встретила Демона, встретившего ее насмешливой фразой:
— Держу пари, он станет врачом!
— Ты становишься слишком предсказуемым, — ответила ему Киевица.
— Вы переписали историю. И подарили ему еще один шанс…
— Знаю, — сказала она.
— Существуют люди, способные подобно Пилату менять будущее целого мира. Их немного. И они не обязательно храбры, не обязательно мудры… Но, как вы думаете, если бы Понтий Пилат получил сознательный шанс все исправить, чтоб он сделал при таких обстоятельствах?