Речные Речи
Шрифт:
Шариму завораживало осознание того, что ни один язык нельзя по-настоящему полностью перевести на другой. Понятие одного слова лишь частично перекрывает понятие его перевода, и это всегда подстраивание и угадывание наиболее подходящего в данном контексте значения. Журчание одного языка, стрекотание другого, загадки восприятия мира носителями разных языков через устойчивые выражения, через грамматику – это заставляло беспокойную Шариму замереть и погружаться все глубже, пока окружающий мир не переставал существовать. Ее пальцы проворно отбивали по клавишам ведомый только ей ритм, белье пускало пузыри в тазу, а солнце медленно перевалило через зенит и теперь освещало лодку уже с другой стороны.
Легкий всплеск воды за бортом и крик чайки на мгновение вывел Шариму из ее лингвистической медитации, она бросила взгляд в угол экрана и, сохранив работу,
– Ой, простите, простите! – Шарима практически влетела в помещение городской библиотеки, толкая тяжелую неповоротливую дверь, – в прачечной задержалась! – без смущения пояснила она деталь личного быта собранию совершенно незнакомых женщин, разместившихся на стульях и креслах кружочком в небольшом читальном зале. На коленях у многих лежали шарфы и фрагменты свитеров, разноцветные пятки носков и ажурные цветочки для украшения шапочек, а кто-то только доставал пряжу из плетеных и холщовых сумок и корзиночек. Шарима быстро заняла единственное свободное место.
– У нас нет стиральной машины на лодке, – пояснила она случайной соседке.
На это та лишь вскинула брови, но рыжеволосая женщина, сидевшая напротив, дружелюбно улыбнулась:
– На лодке?
– Да, мы с мужем живем на лодке.
Теперь на новоприбывшую было обращено уже больше взглядов. Пожилая женщина с забавной копной вьющихся седых волос и добрым морщинистым лицом поинтересовалась:
– Вы у нас новенькая, милочка. Только приехали в город?
За перезвоном спиц разговор потек быстро, и даже те, кто вначале с удивлением и почти возмущением поглядывали на неожиданное вторжение, теперь улыбались, расспрашивая Шариму о жизни на лодке и давая советы, что посетить в их городе. К концу встречи супруги-кочевники уже были приглашены на чай к половине участниц вязального клуба, а его председательница уточнила, нельзя ли будет провести одну из встреч прямо у них на лодке. На что Шарима незамедлительно дала свое согласие, даже не подумав предварительно уточнить мысли Рона на сей счет.
Вечер был просто великолепный. Солнечные лучи струились мягкими разводами по реке, вода играла зелеными бликами отражения прибрежных ив и трав, сиреневыми облаками и отблесками солнца за черепичными крышами их нового городка. Рон выволок плетеное кресло из каюты и, утвердив его на носу «Эсмеральды», любовался рекой. Он хорошо умел чертить, но не умел рисовать так, чтобы передать не технические особенности, а ощущения. Игру воды, как это получалось у Клода Моне, лодки на реке в «Лягушатнике» 2 – вот бы и ему так же смочь отобразить то, что он сейчас видел… Но Рон никогда не считал себя художником, хотя старался брать с собой неразлинованный блокнот для быстрых зарисовок, когда шел на прогулку, особенно по городам. Вот и теперь он положил его на колено и стал делать по памяти набросок одного из примеченных им сегодня фасадов, а вовсе не изгибов реки. Старинная архитектура, будь то величественные, уходящие башнями в небо готические соборы или маленькие деревенские коттеджи, занимали его чрезвычайно. И он мечтал нащупать сочетание красоты былых эпох и эффективности и экологичности современных строений в своих проектах. Многие творения современных архитекторов он находил хотя и интересными, но неживыми. Они не были безлики, но скорее напоминали Рону роботов, а старые дома – живых людей. Сегодня он снова принес пару старых архитектурных альбомов, обнаруженных им в букинистической секции того самого книжного магазинчика. Время от времени Шарима пеняла ему, что он скоро потопит лодку, если не перестанет заваливать ее книгами. Но Рон не мог вернуться из книжного с пустыми руками, и узкие полочки с бортиками лишь нарастали по стене каюты.
2
Гренуйэр или «Лягушатник» – популярный курорт среднего класса во Франции XIX века, ставший местом вдохновения импрессионистов, в частности Клода Моне и Пьера-Огюста Ренуара, не раз запечатленный на их картинах, в том числе с одноименным названием.
Одним из архитекторов, кто вдохновил Рона выйти на этот путь, был Гауди. Но не столько сам каталонец и даже его древовидные колонны и презрение к острым углам, сколько истории бабушки Матильды. Практически всю свою жизнь она провела в маленькой деревеньке в Бретани. При этом коллекционировала художественные альбомы и истории. Матильда умела рассказывать о жизни Гауди или Ван Гога с такой простотой и живостью, словно о соседях по улице. Впрочем, о них она тоже рассказывала… Маленького Рона, с раннего детства умевшего восхищаться красотой природы, поразило, что это объединяло его с великим архитектором, и то, как это умение видеть жизнь принесло тому уникальные для его времени идеи. Тогда-то сидя в маленьком каменном коттедже недалеко от скалистых берегов Ла-Манша, куда его отправляли «пожить у бабушки» еще в дошкольном детстве, Рон решил, что когда вырастет, обязательно придумает необычные дома. Такие дома, которые не будут бороться с природой, а подражать ей. Уже тогда он рисовал забавные эскизы цветными карандашами, а бабушка вешала их над каминной полкой. Когда Рон учился в старших классах школы, бабушки Матильды не стало. Но мечта и воспоминания о посиделках у огня за ее историями и перелистыванием альбомов с толстыми мелованными страницами, изображающими фотографии картин и домов, остались с ним навсегда.
Сразу после университета был положенный безумный год путешествий, который также воспринимался как год опыта и наблюдений. А затем Рон нашел работу в архитектурной конторе и брал еще время от времени небольшие сторонние проекты как фрилансер. Но пока у него не было ни одного «своего дома». Он старался искать наиболее экологичные решения, совместно с группой инженеров работая над уменьшением теплоотдачи домов и вентиляцией, чтобы сделать дома «энергетически нейтральными», листал в интернете журналы последних достижений коллег, но во всем этом ему не хватало… красоты и жизни. И все-таки Рон верил, что его замысел вырастет в нем, как дуб из желудя. И однажды это дерево идей заполнит все его существо, укоренится в нем и распахнет над головой широкую крону. И шум ветра в гуще салатовых с прожилками листьев будет нашептывать истории…
Карандаш легко двигался по бумаге, и наброски ложились шероховатыми линями в блокнот, полный таких же неоконченных зарисовок. Если бы ему только соединить эти выходящие над улочками балконы, игру света на речной поверхности у борта их лодки…
По трапу простучали торопливые шаги.
– Я принесла молока и клубники! – раздался счастливый голос Шаримы. Она пробежала мимо, взлохматив ладонью рыжие, слегка вьющиеся волосы мужа, – кстати, на следующей неделе вязальный клуб пройдет у нас, – донеслось уже с кормы, – ты же не против?
Не сразу удалось им привыкнуть к тому, что дом качается. Даже в тихую погоду на спокойной реке лодка слегка переминалась с борта на борт. Лежа в маленькой комнатке-каюте, они были словно в подвесной колыбели. Невысокая кровать, сделанная собственноручно, чтобы вписаться в лодочное пространство, стол, прикрепленный к стене, шкафы, ящики для хранения прямо в ступенях лестницы – Рон изначально даже делал чертежи в рабочей программе на компьютере, чтобы вся необходимая мебель и вещи вписались в реставрируемую ими лодку.
Через окно у потолка в комнату проникал лунный свет. Оба не спали, лежа под одеялом с распахнутыми глазами, молча глядя в пространство каюты. Шарима уютно угнездилась на руке мужа, Рон вытянулся во всю длину кровати, которой как раз только хватало, чтобы вместить его целиком.
– Тебе нравится здесь? – тихо спросила Шарима, не глядя на мужа.
– В этом городе?
Шарима промычала в ответ.
– Пожалуй… – задумчиво произнес Рон, – мы всего несколько дней здесь, трудно сказать с определенностью, – он произносил слова, медленно выпуская их из себя в полумрак комнаты. – А тебе?
– Да, – Шарима немного переместила голову на его руке, устраиваясь поудобнее, – мне здесь нравится.
Лодка тихонько покачивалась на залитой лунным светом воде. Стрекотали в прибрежных кустах насекомые, и издали слышалось глухое скрежещущее пение лягушек. Шарима прикрыла глаза и промурлыкала что-то. Рон попытался подпеть ей, ему показалось, что это похоже на колыбельную, которую пела ему бабушка. У него не получилось, и они негромко рассмеялись, а потом Шарима спросила:
– У тебя не бывает ощущения, что когда ты сходишь на берег, земля под ногами все еще немного покачивается?