Редактор Линге
Шрифт:
— Можетъ ли онъ ее проводить?
— Да, это онъ можетъ.
Дама ведетъ его черезъ улицы и переулки къ одной подруг, у которой какъ разъ въ это время были гости.
— Я живу здсь, — говоритъ дама, — но только нужно подняться очень осторожно.
Въ третьемъ этаж они останавливаются, входная дверь открыта, и они входятъ. Вдругъ дама отворяетъ дверь въ комнаты, широко распахиваетъ ее и толкаетъ передъ собой господина. Комната ярко освщена и полна гостей. Дама указываетъ на бднаго человка, стоящаго съ сапогами въ рукахъ и смущенно разглядывающаго общество.
— Этотъ господинъ присталъ ко мн на улиц.
Этого было достаточно, — подруги ея вс разомъ закричали:
— Боже, неужели этотъ человкъ приставалъ къ теб? — Когда он немного угомонились, он увидли, кто передъ ними стоитъ, и одна за другой смущенно произнесли имя Лепорелло.
Тогда господинъ увидлъ, что ему ничего лучшаго не остается, какъ исчезнуть, и онъ исчезъ.
Дама, съ которой онъ такъ попался, была Софи Илэнъ.
Вотъ съ какими людьми имлъ дло Линге, этотъ легкомысленный редакторъ. Какъ онъ теперь выпутается изъ этой исторіи? Вроятно, будетъ молчать!
На другой день этотъ случай былъ скромно приведенъ подъ заглавіемъ: «Храбрая молодая дама». — «Это былъ удивительно хорошій поступокъ, — говорили „Новости“, — поступокъ, достойный подражанія. Хорошо было бы, если бъ онъ повліялъ, какъ слдуетъ, на нашихъ дамъ».
Эта маленькая, симпатичная замтка произвела больше впечатлнія въ семь Илэна, чмъ вс вмст взятые легкомысленные аргументы Андрея Бондезена; съ этого дня ему больше не запрещалось приносить «Новости».
И что за редакторъ былъ этотъ Линге! Для этого сильнаго характеромъ человка личность не играла никакой роли: онъ не щадилъ даже своего дорогого Лепорелло, если тотъ поступалъ неправильно.
Об сестры прилежно шьютъ; мать входитъ и выходитъ, а Хойбро сидитъ и наблюдаеть за ними.
Это — тридцатилтній мужчина, у него черные, какъ уголь, волосы и борода, но глаза голубые, и эти глаза смотрятъ какъ-то особенно задумчиво. Порой, въ разсянности, онъ поднимаетъ то одно, то другое могучее плечо. У него внушительный видъ, и благодаря его темному лицу, онъ кажется иностранцемъ. Лео Хойбро обыкновенно — очень тихъ и скроменъ. Онъ изрдка говоритъ лишь самое необходимое, а потомъ опять смотритъ въ свою книгу и начинаетъ о чемъ-то размышлять. Но если онъ сердился, его рчь и глаза горли, и онъ обнаруживалъ удивительно глубокую силу. Этотъ человкъ былъ уже двнадцать лтъ студентомъ и занималъ у своихъ друзей по крон, когда удавалосъ. Вотъ уже пять мсяцевъ, какъ онъ жилъ у Илэновъ.
— Дамы очень прилежно работаютъ, — сказалъ онъ.
— О да, нужно же кончать.
— А что это такое будетъ, можно узнать?
— Коверъ. Красиво, не правда ли? Онъ будетъ на выставк. А когда онъ будетъ готовъ, желаніе каждой изъ насъ, конечно, если оно будетъ не слишкомъ дорогимъ, будетъ исполнено. Мама общалась. Шарлотта хотла получить короткое, гладкое платье для спорта.
— А фрёкенъ Софи?
— Квитанцію сберегательной кассы на десять кронъ, — отвчала Софи.
Хойбро опять углубился въ свою книгу.
— Синее платье для спорта, — начинаетъ опять Шарлотта.
Хойбро смотритъ на нее.
— Что вы говорите?
— Ахъ, ничего! Наконецъ-то у меня будетъ новое платье для катанья.
Хойбро что-то бормочетъ о томъ, что спортъ черезчуръ захватилъ ее. Для нея, собственно говоря, скоро не будетъ совсмъ существовать другихъ людей, кром тхъ, которые на чемъ-нибудь здятъ.
— Вотъ какъ? Да, вдь, теперь такое время — эмансипація!
— А каковъ идеалъ молодой двушки господина Хойбро? Не хочетъ ли онъ имъ разсказать объ этомъ? Вроятно, это дама, которая уметъ ходить пшкомъ, только пшкомъ?
Нтъ, это не совсмъ такъ, онъ этого не сказалъ бы. Но вотъ онъ былъ какъ-то учителемъ въ одномъ дом, о которомъ онъ часто вспоминалъ позже.
Это было въ деревн. Тамъ не было ни теплыхъ купаній, ни пыли улицы Карла Іоганна, ни разодтыхъ мопсовъ, но въ молодыхъ женщинахъ было много огня, силы и искренняго смха съ утра до вечера. Имъ, можетъ быть, пришлось бы плохо, если бъ ихъ начали экзаменовать по какимъ-нибудь научнымъ предметамъ; онъ почти увренъ, что он ничего не знаютъ о періодахъ обращенія земли и о фазисахъ луны, — но, Боже мой, какія у нихъ пылкія сердца, сколько блеска въ ихъ глазахъ!
И какъ мало свдущи он были въ искусств спорта, бдняжки!
Какъ-то вечеромъ мать разсказала дочерямъ, что у нея было кольцо съ камнемъ, но она его потеряла; голубой камень, только, Богъ знаетъ, былъ ли этотъ камень настоящій, — кольцо это было подаркомъ. Тогда Болета, старшая дочь, сказала: «Если бъ у тебя было теперь кольцо, мама, ты бы мн его отдала?» Но прежде, чмъ мать успла отвтить, Тора нжно прильнула къ ней и сказала: «Нтъ, я получила бы его!»
И, представьте себ, об сестры вдругъ начали спорить и чуть не подрались изъ-за того, кто бы изъ нихъ получилъ кольцо, если бъ оно не пропало. И это случилось не потому, что одна завидовала другой, а просто — каждая хотла стоять ближе къ сердцу матери.
— Вотъ какъ? — говоритъ Шарлотта удивленно, — что же тутъ хорошаго, что об сестры поссорились?
— Боже мой, вамъ нужно было бы самой это видть. Это не поддается передач, но это было такъ трогательно. Наконецъ, мать говоритъ обимъ: «Послушайте, дти, какія вы глупыя! Зачмъ Болета и Тора ссорятся?»
«Мы ссоримся?» — воскликнули об, вскочили и обнялись.
И взрослыя дти въ шутку начали бороться и покатились на землю. Нтъ, он не сердились, а весело смялись.
Посл этого наступила пауза. Игла Софи ходитъ очень быстро, но вдругъ она ее воткнула, швырнула работу на столъ и сказала:
— Какія глупыя деревенскія двочки! — и затмъ Софи выходитъ.
Наступаетъ опять пауза.
— Вдь вы же сами подарили мн велосипедъ, — говоритъ задумчиво Шарлотта.
— Ахъ, такъ разв я теперь жалю объ этомъ? Если бъ у васъ не было велосипеда, я опять подарилъ бы вамъ его, если бъ вы этого хотли! Врьте мн, вы — совсмъ другое дло! Въ васъ я не нахожу ничего дурного. Если бъ вы только знали, какъ я радуюсь, когда вижу, какъ вы здите здсь, здсь по комнат. Мн все равно, гд бы вы ни были…