Редкие земли
Шрифт:
За пределами романа ему еще не было в тот момент ста лет, но он явно приближался к девяноста. В растрепанных чувствах он позвонил мне — а я к этому моменту уже хорошо шагнул за семьдесят — и пригласил поиграть в баскет. «Послушай, Вэнс, — сказал я, — ты, наверное, забыл, что две известных нам площадки подверглись кардинальному переоборудованию. Поставлены новые щиты и в Биаррице, и в Англете. Да-да, в этом нет ничего плохого, если не учесть тот факт, что на одной площадке кольца подвешены на полметра ниже, а на другой на полметра выше стандарта. Какую ты выбираешь?»
«Мне все равно», — сказал он, и мы договорились встретиться там, где повыше. К довершению несуразностей мы оба в расчете на партнера не привезли мячи. Говорят, что в теннис еще можно играть без мяча, но в баскетбол затруднительно.
Мы
«Скажи, Базз, это правда, что Ник Оризон пропал без следа?» — спросил Лярокк и поправил нижнюю челюсть, как будто собирался напасть.
«Откуда мне знать?» — сказал я.
«Но ведь это ты тут постоянно что-то придумываешь, связанное со Стратовыми».
«Вэнс, я ведь тебе не раз говорил, что в построении романа наступает момент, когда персонажи перестают подчиняться автору или продолжают подчиняться, но с каким-то двойным смыслом. Конечно, я знал, что Ник будет проходить через очередную ломку, через неудержимый рост, однако до последнего момента я не предполагал, что он исчезнет с глаз долой и нырнет так далеко».
«Он жив?» — сухо спросил Лярокк, и я понял, что наша дружба может покачнуться.
Мне пришлось ответить вопросом на вопрос:
«Ты получаешь по e-mail сигнал ERB?»
Он проговорил с неприятным смешком:
«Я получаю каждый месяц кучу посланий со странными значками. Обычно это нацеленные на стариков рекламы медикаментов для повышения потенции. Ты тоже, наверное, их получаешь. Обычно сбрасываю их на delete».
«Проверь еще раз: если найдешь ERB, значит, он жив».
Мы попрощались.
«Спасибо за хорошие новости», — сказал он.
Я промолчал.
Неожиданно всякие противоречивые сообщения о детях олигархов Стратовых стали появляться на страницах международной печати. В британской «Guardian» было напечатано открытое письмо корнуэльских фармацевтов Брендона и Пенелопы Хорайзент, в семье которых Никодим Стратов провел около семи лет на правах сына. Вот некоторые пассажи из этого пронзительного документа:
«…Родители мальчика за весьма приличное вознаграждение попросили нас дать ему приют в связи с угрозой, исходящей от их русских конкурентов. O tempora, o mores!.. Мы дали ему наше имя, образованное, между прочим, от русской фамилии Горизонтов, обладатели которой, революционеры 1905 года, в свое время нашли себе приют в Объединенном Королевстве… Джизус, Мэри и Джозеф, как мы его любили!.. Без всякого сомнения, Ник принадлежал к лучшим представителям так называемых „индиго кидс“, которые сейчас стали появляться в мире, как провозвестники новой, улучшенной расы землян…
…Ранней весной наш преждевременный выпускник отправился в большое путешествие, связанное с международными соревнованиями по сёрфин– гу… Он посылал нам интернет-депеши из устья Амазонки, из Южной Африки и из французского Биаррица… Вскоре, однако, там начались какие-то странные события, не помещающиеся в сфере нашего воображения… и Ник пропал с нашего горизонта; извините за каламбур… (кончик этой фразы, по всей вероятности, был пристегнут сотрудником op-ed section этой миловидной газеты)… кончилось это тем, что Ник пропал совсем и, по слухам, доходящим из Биаррица, добровольно превратился в морское животное, обреченное на… простите, не хватает слов…
…За это печальное исчезновение такого чудесного мальчика мы рискуем упрекнуть его биологических родителей, мистера и миссис Стратовых, и их образ жизни, основанный на беспредельном эгоистическом гедонизме… Дорогой сэр, просим вас напечатать этот наш «крик души» в назидание тем, кто преждевременно забывает о своих чадах…»
Письмо это получило неожиданно широкий отклик и было неоднократно перепечатано по обеим сторонам Атлантики. Как резонанс на эти отклики парижская «Le Figaro» опубликовала открытое письмо старшей попечительницы католического коллежа Святой Женевьевы (Швейцария). В нем содержались следующие фразы:
«…От 13 до 19 лет мадемуазель Параскева Стратова, a.k.a. Parassie Straight, воспитывалась в нашем учебном заведении на основах христианской морали… Большинству даже не приходило в голову, что эта скромная и способная девушка принадлежит к одному из самых богатых семейств капиталистической России… По окончании коллежа Стратова отправилась в Биарриц на встречу с родителями, которые имеют какое-то странное отношение к тюремным делам в Москве… Будучи вовлечена родителями в водоворот безумных, поистине ошеломляющих трат, наша выпускница, забыв о намеченном нами поступлении в Оксфорд на курс ботаники, бросилась в различные светские, полусветские, а то и просто сексуальные авантюры… Самое прискорбное, на взгляд попечительского совета Святой Женевьевы, заключается в том, что юная Параскева оказалась в среде женского тенниса, где водится вредоносная склонность к однополой любви… Мы совершенно согласны с супругами Оризон из Корнуэлла (Англия) в том, что причиной падения столь многообещающей выпускницы стал рассеянный образ жизни ее сверхбогатых родителей из сталинской России… Именно такие беспредельно жадные до развлечений прожигатели жизни, ограбившие, по некоторым сведениям, банк ВПК, способствуют возникновению в нашей Европе тлетворного декадентского климата…»
Шум вокруг детей Стратовых почти немедленно отозвался в Москве. Еженедельник «Аргументы и факты» даже опубликовал на первой странице нелепейший коллаж или, лучше сказать, «нарезку», где с определенной тлетворностью соприкасались некое морское чудовище и переплетенные девы, в одной из которых поднаторелый по «АиФу» читатель мгновенно узнает теннисистку Стомескину, а во второй, по прочтении, угадает крошку Стратову.
Последняя, потрясенная разнузданной прессой девушка, горько куковала в одиночестве в своих апартаментах на высоких этажах «Шато Стратосфер», когда к ней явился с соболезнованиями превосходный молодой человек Жан-Клод Крутояр. Всякий раз посещая это невероятное строение, Жан– Клод испытывал смешанные чувства. С одной стороны, он преисполнялся позитивной гордости за основателя, своего предка Микки Крутояра, и вообще за весь императорский клан Романовых-Юсуповых-Крутояров, а с другой стороны, над ним довлела негативная зависть, да, в общем, даже и не зависть, а некоторая завистёнка к российским нуворишам, в результате чего благородный лоб вынужден был соседствовать с крошечной ухмыленочкой в углу неплохого рта. Приняв этого молодого человека, Пашенька-скромняжечка вдруг дерзостно вознамерилась овладеть им, чтобы доказать всем, в том числе и самой себе, что она никакая не лесба. Дерзость — вообще-то, как говорят, сестра удачи, и в данном случае это блестяще подтвердилось. Три дня и три ночи молодой Крутояр не выходил из покоев нуворишеской принцессы, а потом они вдвоем, сияя друг на дружку, отправились в мэрию и зарегистрировали свой брак. Ну а совсем уж потом, между прочим, прожили вместе всю жизнь, прибавляя деток и внучат.
Как ни странно, Ашка-Хозяйка ни разу не высказалась по поводу толков о ее детях. Газет никаких, а тем более паукообразного Интернета, она не читала, а ксероксами и распечатками на эту тему ее не снабжали. То есть, по сути дела, она была не в курсе. Понимала, конечно, что семья ее развалилась, но не предполагала, что мировая общественность так остро заинтересуется детьми.
Каждое утро, вся в легком и белом, она проносилась в свой офис на вершине здания корпорации, изрядно напоминающего то, прежнее, в незабвенном переулке Печатников, только с поправкой на тропический габонский климат. Секретариат тут же включал все каналы связи с мировыми биржами, с компаниями посредников, с геологоразведкой редкоземельных элементов, добычей и обработкой, а также с производственными мощностями, где производились чудодейственные сплавы металлов, и с центрами сбыта; вот именно с центрами активнейшего сбыта и несколько жульнической скупки. Дела шли отлично. Зарубежная, то есть внероссийская, «Таблица-М» непрерывно расширялась и разделялась на дочерние компании и снова расширялась путем поглощения слегка слабеющих. Иными словами, саркастически думала Ашка, наша суперкорпорация стала каким-то суперматеринским организмом, своеобразной лярвой, процветающей за счет поглощения и деления. Та, что осталась на родине, имеет к нам лишь косвенное отношение, несмотря на общее имя. Под гнетом скрытно-большевизма и опираясь на нас, она борется за существование, в то время как мы безобразно процветаем. Впрочем, что же нам еще остается делать?