Редкие земли
Шрифт:
Иногда она отбрасывала весь этот созидательный бред и подходила к зеркалу. Отмечала углубление вертикальной морщинки на правой щеке. Это делало ее еще более интересной. За все времена накопления возраста она ни разу не прибегала к подтяжкам. И не буду. Морщинки делают меня все более интересной. Мужчинам нравятся мои морщины, потому что я отношусь к ним как к нормальным членам моего лица. Ген никогда этого не говорил, но я видела, как он любит эти птичьи лапки у глаз. Макс просто обожал их, постоянно целовал именно их. Бутылконос, тот просто верещал от постоянного восторга. Король их боготворит. Между прочим, даже и те, что приглашались ненадолго, начинали в конце концов трепетать от моей морщинистой внешности. Тот негр в Америке, с которым я первый раз изменила
После того, как исчез Никодимчик, а потом Ген и Макс отправились назад, в эту чертову бездну, она решила лететь в Габон и там возродить «Таблицу». Король Ранис встречал ее у трапа самолета. Когда она сошла к нему, пытаясь сохранить хотя бы слабое подобие дипломатического этикета, он опустился перед ней на колени и стал целовать ее отменно напедикюренные пальцы ног. Все племя ахнуло и застыло в благоговейном молчании. Король поднялся, подошел к микрофону и поздравил народ с прибытием королевы Габона и Генерального секретаря рыцарской лиги комсомола.
Они стали жить вместе в новой резиденции, отстроенной на месте стратовской пляжной виллы, где семь лет назад всем миром лечили искривленного Никодимчика. Охрану резиденции в первом кольце выполняли все те же московские Самые Надежные, а также отряд многоопытных французских ветеранов, нанятых на Коморских островах. Второе кольцо защиты было составлено из энтузиастов габонского комсомола в белых майках с надписью «Comme Ca». Этим юношам было строжайшим образом запрещено украшать свои ягодицы какой бы то ни было татуировкой за исключением паучка, похожего на серп-и-молот. И наконец, третье кольцо, изрядно отдаленное от резиденции и приближенное к отрогам вулканической гряды, осуществлялось горными духами и колдунами. Гориллам было запрещено пересекать третье кольцо, кроме той, теперь уже почти легендарной самки по имени Шампань, которая когда-то угостила юную Ашку непрожеванной стрекозой. Она нередко посещала с дюжиной своих внуков классический версальского стиля парк своей подруги, где они невинно резвились, охотясь на все тех же стрекоз и до сей поры еще не упомянутых летучих существ коыыу.
Этот Габон, какие еще неведомые магниты таятся в его недрах, думала Ашка по утрам, оставляя нежно похрапывающего короля в складках постели и выходя на обширную, как баскетбольная площадка, террасу, чтобы поприветствовать темнеющий на фоне рассвета вулкан Бонга, сыгравший столь важную роль в истории Стратовых.
Что она сделала в первую очередь после воцарения? Правильно, она распустила секретариат короля, вернее, преобразовала его в танцевальный ансамбль. «Я надеюсь, Ваше Величество, что я сама в единственном числе предоставлю вам все секретариатские услуги, — так объяснила она эту акцию. — Впрочем, если вы захотите вспомнить прошлое, я подберу для вас какую-нибудь одноразовую солистку».
Он ей ответствовал: «Ваше Величество, ради дарованной мне вами божественной близости я готов отказаться от всех ностальгических утех. Хватит с меня этих набивших оскомину габонок! Адью! Точка! Ведь вы ко мне пришли из самой гущи советского комсомола!»
Кто бы мог узнать в утонченном короле того провинциального увальня, над которым подтрунивали в марксистских школах стран Варшавского договора и который ради авторитета в массах отрастил себе удивительное, хлопающее по коленям пузо?! Сейчас этого стройного, хорошо тренированного короля можно было со спокойной душой выпускать на Панафриканские соревнования по бегу. И впрямь, иногда казалось, что Его Величество готовит себя к подобным ристалищам. Каждое утро он начинал с весьма продолжительных забегов по аллеям своего парка, где развевались под ветром зеленые парички пересаженных из Наварры тамарисков. Глядя на его лицо, можно было подумать, что бег его убаюкивает, или, лучше сказать, гипнотизирует, или, еще лучше сказать, умиротворяет, во всяком случае, он меньше всего думал в эти часы о государственных долгах.
Последние были решительным образом ликвидированы Ее Королевским Величеством Леди Эшки Благомудрой. Видя ее на террасе с помахивающей рукой, король всегда озарялся улыбкой и возвращался из бега к мыслям, достойным его вклада в цивилизационный процесс. Если сюда приедет мсье Жи, то есть Ген Стратов, что мне нужно будет сделать? Казнить? Нет-нет, ни в коем случае! Пусть он будет объявлен вице-королем. Пусть то же самое произойдет и с Максимом Алмазовым. Ну и так далее. Пусть в нашей стране будет некоторое количество вице-королей. Пусть Ее Величество Леди Эшки, Мадам Аш, направляет их деятельность. Таким образом наша страна покажет пример и развернет континент от докучливого патриархата в сторону благолепного матриархата. Ну и пусть!
Он стал любить большие общественные приемы с танцами. Не раз их посещала по соседству другая важнейшая фигура континента, генсек ООН Кофи Аннан. В шутку — если не всерьез — тот на год вперед резервировал за собой триумфальные вальсы с Эшки. Приезжал также Нгвами Нкрума, а также один высокородный офтальмалог с Ближнего Востока, который всегда мог выписать королеве рецепт на очки. Часто их также посещал Чрезвычайный и Полномочный посол Российской Федерации Его превосходительство Олег Гвоздецкий, давний комсомольский, еще со времен самороспуска, приятель Стратовых.
Однажды, после бала, в тесном кругу друзей, наладились петь песни, как нынче говорят, времен «советской цивилизации». Гвоздецкий всех удивил: взял гитару и спел незабвенное, булатовское:
Вот скоро дом она покинет, Вот скоро грянет гром кругом, Но комсомольская богиня… Ах, это, братцы, не дурдом!(Последнее слово в последней строчке, надо признать, было не булатовским; неизвестно, каким образом оно там появилось.)
Отложив гитару, Олег встал на одно колено перед Ее Величеством и воскликнул: «Да вот же она перед нами, комсомольская богиня, Ашка-антикомсомолочка!» Королева вспыхнула всей своей красотой, со всеми своими морщинками. Каков Олег! Он произвел завершение исторической песни!
В другой раз во время обычного, неисторического вальса Гвоздецкий сказал:
«Послушай, Ашка, какого черта, почему бы тебе не приехать в Москву с государственным визитом?»
Она хохотнула. «Чтобы с ходу поселиться в отремонтированной „Фортеции“?» И тут необъяснимо для людей дипслужбы содрогнулась.
Его превосходительство отвальсировал Ее Величество в отдаленный угол зала и остановился рядом со скульптурой Михаила Шемякина. Заговорил с неадекватной жестикуляцией, со светскими улыбками, чтобы присутствующие не подумали, что речь идет о государственных секретах: «Послушай, на повестке дня большие перемены. Скрытно-большевизна, похоже, протухла. Комплект мечется, постоянно меняет клички. АОП разбегается. Генпрокуратура прессует Прокуренцию. Евразия становится посмешищем. В верхах готовится пересмотр экономической политики. В вашу пользу, между прочим. Соединись с Гурамом, он в курсе дела. Ну что, по снежку-то не соскучилась? Гадкая-то наша погоденция не влечет?»
Она зажмурилась на мгновение, и в этом мгновении перед ней протащилась длинная лента московского слякотного дня. Ребята впереди перекрывают въезд в переулок Печатников. Джипы «Таблицы» с синими мигалками медленно выезжают на Сретенский спуск. Внизу открывается Трубная площадь, под завязку забитая автомобилями. Разъезжается, вернее, пытается разъехаться большой московский бизнес. Можно себе представить, как из-за тонированных стекол косо посматривают на их кортеж нахрапистые тамошние мужики: низкие лбы или огромные лысины, набрякшие подглазия и стреляющие зенки, наглые намерения и похабные страсти — наша упертая родина, наша жажда.