Редкий гость
Шрифт:
— Нет, — торжественно сказал он, — сначала мы тебя прикинем.
— Н-не!.. Мужи — ик!.. — ки!.. — начал Прошин.
— Отставить, — скомандовал Донни, — ты у нас гость — редкий гость, вот мы тебя сейчас…
Персонал аэровокзала не первый раз отправлял загулявших работяг по домам, поэтому перед посадкой в самолёт наряд полиции загнал чадящую перегаром братию в туалет — причём снаружи ожидала чуть ли не вся смена уборщиков. Только после варварского набега на санузел в сопровождении усиленного наряда полиции (двое косменов переоценили собственную лихость и уснули
В лучах закатного солнца доблестные космонавты нетвёрдой походкой, с песнями и разухабистым присловьем, брели к трапу самолёта, подхватываемые дюжими стюардами у самых ступенек передвижной лестницы. Из-под шасси серебристой птицы доносились характерные звуки — кто-то не совладал с желудком и сбрасывал излишки, отчего встречающие только морщились и продолжали погрузку.
— Погоди-ка, уважаемый, — внимание представителя привлёк Уилсон. — Кто это?
Чалем Уилсон двигался со всей грацией сверхмассивного небесного тела, имея конечной точкой траектории створ трапа самолёта. Глаза здоровяка не отрывались от цели, подмышкой Уилсона вихлялся Иван Прошин, разодетый в пух и прах; на губах Прошина пузырилась улыбка, в мозгу пузырилась одна только мысль: «На хрен всех!..»
— Стой, говорю! — Уилсон остановился. — Кто это?!
— Это брат, — сказал Чалем, всё так же не отрывая глаз от трапа.
— Да какой он тебе брат?..
Уилсон задумался. Наконец, аксоны установили устойчивый синапс с нейронами и на свет родилось монументальное:
— Он ниггер.
Представитель проводил взглядом систему из двух тел и сунул папку с бумагами стюарду:
— На фиг… Пересчитай по головам и подай жалобу в Контроль.
В салоне самолёта распоряжались ражие парни в тёмно-синих брюках и белых рубашках.
— Давайте, ребята, садимся, пристёгиваемся, — встретил один из них Прошина и Уилсона.
Братья во спирту смирнёхонько уселись на свободные места; Прошину хватило сил даже застегнуть ремни.
— Пристёгиваемся, кому сказано!.. — донеслось с первых рядов.
— Да пошёл ты на хрен… — пьяной скороговоркой ответил кто-то.
Стюард развернулся к грубияну — а выглядел парень так, будто «хук», «джеб» и «апперкот» значили для него нечто большее, нежели интересное сочетание букв.
— Ну, ладно, ладно, — сказал кто-то, — пристёгиваемся, чего ты…
Стюарды рассадили пассажиров, пристегнули ремни. После недолгого ожидания самолёт вырулил на взлётную полосу и взял курс на запад. Подгулявшие космены мало-помалу стихали, придавленные тяжким грузом принятого на грудь, затихли отдельные выкрики, только Уилсон пытался рассказывать что-то и Прошин честно кивал, ни бельмеса не понимая в бессвязной речи товарища, кивал, пока не обнаружил, что Уилсон спит, привалившись к Иванову плечу. Тогда и сам Прошин откинул спинку сиденья, прикрыл глаза, прислушиваясь к ровному гулу двигателей…
И
Глава 4
Огромный спортзал. Большие окна, лампы на высоком потолке. Белые стены, заставленные шведскими стенками, маты в углу, паркет на полу, расчерченный под баскетбольное поле. Откуда-то с потолка, со сложной системы с крюками и перекладинами, рядом с толстенным канатом свисала цепь с подвешенной на ней грушей. Боксёрский мешок, красный, килограммов на пятьдесят, слишком тяжёлый для маленького мальчика, стоящего перед ним. Лет семь или восемь, худенький мальчишка в шортиках и майке, кроссовках, с ёжиком светлых волос… На руках мальчика красовались боксёрские перчатки, во избежание травм одетые на белые бинты, хотя грушу скорее должен был лупить здоровенный детина в «горке» и берцах, лысый, с грубыми чертами лица, негромко втолковывавший пацану:
— Левой сильнее, я же говорил тебе, нет силы в ударе. С левой удар слабый, а правой бьёшь со всей дури, да ещё и корпусом проваливаешься.
— Да, Учитель, — кивал пацан.
Они все требовали, чтобы он звал их Учитель.
— А в целом неплохо, — сказал детина. — Сегодня новое задание.
Он снял портупею. Мальчишка стоял, глядя на широкий ремень. Жалели они его всё-таки, весь он был такой… домашний, что ли. Доверчивый, беззащитный. Невинный.
«Ничего, — подумал Учитель, — крысятки уже на подходе».
— Сейчас я буду тебя бить, — сказал он. — Я твой враг. Ты должен меня победить, несмотря ни на что. Каждый мой удар должен рождать в тебе только злость, и ты будешь бить, — детина кивнул на грушу, — бить снова и снова. Ты понял?
Мальчик кивнул.
— Начинай. Всё, что мы учили.
Перчатки ударили в грушу. Слабые шлепки — мешок едва покачнулся. Двоечка — отход, двоечка — уклон. Дыхание.
— Раз! — портупея хлестнула по животу. Мальчонка дёрнулся от боли. — Не останавливаться! Бей!
Град ударов. Закушенная губа.
— Дыши! Сильнее!
Двоечка — отход. Двоечка — уклон.
— Раз!!! — по спине. — Не останавливаться! Бей!
Двоечка — отход. Двоечка — уклон.
— Раз!!! — по лицу. — Не останавливаться! Бей! Убей!
Двоечка — отход. Двоечка — …
Град ударов.
— Раз!!! — по животу.
Град ударов. Слёзы, закушенная губа.
— Раз!!! — по спине.
Град ударов.
— Бей!!! Убей!!!
Мальчишка мутузил мешок, не разбирая дороги. Обхватил ручонками, ударил коленом, попытался укусить…
Детина оттащил мальчика в сторону.
— Ну, всё, хватит. Всё-всё, молодец, — руки мужчины обняли вздрагивающее тельце. — Молодец, хорошо бился.
Не перегнуть палку, не сломать — выковать бойца одними нагрузками и требованиями невозможно, невозможно только брать, ничего не давая взамен.
— Хорошо, иди на кухню, — сказал Учитель. — Там Майя пирог испекла.
— С сыром? — всхлипнув, спросил мальчишка.
— И с сыром, и с меренгами, — улыбнулся Учитель.
— А можно я тебя угощу? — спросил мальчик.