Реформатор
Шрифт:
С одной стороны отсутствие идеологии представлялось несомненным благом. Никто не указывал Никите Ивановичу как жить, кого слушаться, кого считать другом, а кого недругом. С другой — вместе с идеологиями из жизни ушла фундаментальность, интелектуальная, так сказать, дисциплина, когда человек, не зная, знал, что суп едят ложкой, а спагетти вилкой, что за столом нельзя портить воздух, на кладбище — заниматься любовью, и уж совсем никуда не годится — хвастаться, что тебе, допустим, нравится убивать людей, есть человеческое мясо, а больше всего на свете ты ненавидишь читать. После Великой Антиглобалистской революции люди жили с чистого листа, как если бы не было ни Иисуса Христа, ни великих географических, научных и космических
Соответственно, отсутствовали они и в литературе. В ходу были самые невероятные сюжеты и образы, ибо ничто не сдерживало авторскую фантазию. Если в прежние времена литературу (естественно, с оговорками) можно было уподобить древу, тянущемуся ввысь, к Богу, то теперь — с беспорядочно рассыпавшимися по полю яркими, но ядовитыми цветами, на которые можно было смотреть, но чей аромат лучше было не вдыхать, не говоря уж о том, чтобы дарить эти цветы женщинам.
Вне общей для всех воли каждому была предоставлена возможность жить как ему вздумается, то есть абсолютная свобода. Поэтому где-то (по слухам в Гренландии и на Азорских островах) люди лопались от изобилия товаров и услуг, наслаждались Интернетом, бесконечно совершенствовали свой быт, а где-то (в Европе, в Африке) жили, как в эпоху великого переселения народов. Никита Иванович самолично наблюдал в Ирландии людей в шкурах и в рогатых с фонарями шлемах. Они заносили в пещеры (бывшие шахты) огромные камни.
В начале третьего тысячелетия Европа переживала настоящий автобусный бум. Во многих новых и новейших государствах не оказалось пригодных для больших самолетов взлетно-посадочных полос. Летать же на маленьких, или вертолетах было слишком дорогим удовольствием. Поезда ходили крайне нерегулярно, так как не было ясности — какие локомотивы и вагоны какому именно государству принадлежат. Наверняка, и Татростан и Железная Чехия желали иметь собственный железнодорожный парк. Заполучить локомотивы и вагоны можно было только национализировав находившиеся (в том числе и временно, в пути) на (через) их территорию составы. Это, естественно, не нравилось железнодорожным бригадам. Поезда в Европе постепенно превращались в экстерриториальные бронепоезда, эдакие перемещающиеся по рельсам государства в государствах со своими законами, знаменами и гербами, путешествовие на которых можно было уподобить рейду в тыл хитрого и коварного врага.
Передвижение на индивидуальном автотранспорте затрудняла неясная ситуация с высокооктановым бензином, цены на который то, подобно птицам, взлетали вверх, то, подобно же (подстреленным) птицам, падали вниз. А иногда качественный бензин вообще исчезал, АЗС заростали мхом и плющом, и тогда приходилось приобретать самодельный — зловонный, серо-желтый — у цыган, курдов, чеченцев и прочих, утративших Отечество людей, сидящих с емкостями у обочин. Эти люди, как гоблины, отыскивали под землей нефть или отработанный мазут, мгновенно налаживали их кустарную (вторичную) переработку. Отыскивали они, впрочем, не только нефть и отработанный мазут, но и забытые (припрятанные) цистерны и танкеры с бензином.
В начале тысячелетия мир сотрясали энергетические кризисы, и только ленивые не делали тогда тайных запасов. После эпидемий людей стало меньше, соответственно, сократилась и потребность в бензине. Да и многие из тех, кто припасал бензин, погибли от эпидемий. Так что, можно сказать, Европа как губка была пропитана бесхозным горючим.
Нечего и говорить, что от самодельного (а если не самодельного, то изрядно подвыветрившегося) бензина моторы моментально приходили в негодность. Вот почему использующие низкокачественный дизель с лужеными цилиндрами автобусы оказались вне конкуренции на европейском рынке перемещения в пространстве.
Некоторые господа, правда, предпочитали передвигаться верхом, что было весьма романтично и, вероятно, спортивно, но не очень быстро и комфортно. Гостиниц (постоялых дворов) с конюшнями и надлежащим запасом овса в Европе пока явно не хватало. Но это был перспективный, быстро развивающийся бизнес. Проскакав однажды из Праги в Брно, сбив в кровь задницу и сильно простудившись на сыром ветру, Никита Иванович решил, что этот способ передвижения для — молодых, каменнозадых, а еще, быть может, для кентавров, которых, по слухам уже вовсю клонировали где-то в Уругвае.
…Нечего было и думать соваться в кассу за билетом в обличье бомжа. Подразумевалось, что бомжи не должны были путешествовать, а если и должны, то исключительно пешком, чтобы их легко можно было догнать и (в случае необходимости) уничтожить. Никиту Ивановича наверняка препроводили бы в полицейский участок, где бы по полной программе — кто, что, откуда, а главное, где взял деньги на билет, как осмелился куда-то ехать? — допросили и обыскали.
Гуманных (не расстреливающих бомжей без суда и следствия, в отличие, скажем, от болгарских или македонских) чешских полицейских вполне мог заинтересовать (а мог и не заинтересовать) золотой медальон с непонятной надписью и причудливой конфигурации компьютерный ключ. Но вот «люгер» заинтересовал бы их совершенно точно, ибо вооруженный, то есть готовый постоять за себя бомж не просто оскорблял, но подрывал самые основы общественного устройства.
Можно было сделаться бомжом.
Но защищать при этом свою жизнь считалось недопустимым, поскольку жизнь бомжа не имела никакого смысла.
Наказание за незаконное ношение оружия предусматривалось самое суровое.
Никиту Ивановича немедленно бы депортировали из Праги в один из «общеевропейских домов» — лагерь бомжей под Оснабрюком, где бы его помыли, подстригли, продезинфицировали, определили «акционером» в торгующую невольниками фирму, да и отправили в трюме кошмарного, за которым тянулись акулы, корабля в Африку на маисовые поля. Маис давно уже сделался основной зерновой культурой человечества. Его выращивание (товарное производство) в бескрайних распаханных саваннах было исключительно рентабельным, чем, естественно, пользовались парни, отлавливающие для плантаций рабов по всему миру.
Меньше всего на свете Никите Ивановичу хотелось попасть в Африку, где жили только (очень недолго) белые рабы, (подольше) черная охрана и (неизвестно сколько, их век никто не отслеживал) изобильно расплодившиеся крокодилы, гориллы и бегемоты, которые, по слухам, обнаруживали в охоте на людей не меньшую хитрость, чем когда-то люди в охоте на них.
Между тем Никита Иванович любил великое герцогство Богемию, Прагу уже хотя бы за то, что прожил здесь столько лет, но, к примеру, понятия не имел, кто сейчас великий герцог, как называется партия, имеющая в парламенте большинство. Кажется, это была партия, отстаивающая право влтавских пеликанов жить на дебаркадере городского речного порта и, соответственно, разбрасывать там вонючие рыбьи ошметья и гадить на доски и (с воздуха) на головы людей.
Эти пеликаны случайно залетели в порт зимой и просидели там несколько дней под снегом. Наверное, их мгновенно не перебили только потому, что в тот год Прага переживала нашествие сурков, мясо которых было не в пример вкуснее пеликаньего. Окоченевших пеликанов случайно увидел из машины проезжающий мимо великий герцог. Говорят, вид замерзающих птиц растрогал его гораздо сильнее, нежели вид замерзающих (неподалеку) людей. Он распорядился отогреть, накормить и любой ценой сохранить этих странных птиц, выкармливающих, как известно, птенцов (когда нечем кормить) собственной кровью. «Кормите их… да хоть кровью бомжей, если они так любят кровь», — будто бы распорядился великий герцог.