Река моя колыбельная...
Шрифт:
Вдруг с песчаного берега что-то сорвалось и мокро шлепнулось на дно каика. Мальчики глянули вниз и побледнели.
Мимо трюма с сомом-людоедом, быстро извиваясь, скользила змея. Амир вскрикнул и прыгнул на ящики. Мухтар схватил ведро.
— Постой! — окликнул его старик. — Змею не тронь, и она не тронет тебя.
— Ого! Не тронь! — недоверчиво возразил Амир, сидя на ящиках. — Меня уже одна цапнула. Я ее не трогал.
— Значит, трогал, — сказал старик.
— Я трогал?! Я зашел в уборную, только сел, а она как цапнет. Во,
Старик, скрывая улыбку, сказал:
— Слезай, слезай… Теперь она не вылезет, может, только ночью, а ночью вы не выходите из шатра.
— Ого! — изумился Амир. — Не-е-е! Я не слезу! А сюда она не залезет?
Теперь и девочка не удержалась, тихо улыбнулась. Амир увидел и обозлился:
— Во, чокнутая! Чего улыбаешься? Тебя не кусали, да?
Девочка грустно посмотрела на него.
— Чего смотришь?
— Мне жалко тебя, — с неожиданной искренностью сказала девочка. — Как будто ты слепой или хромой.
Амир покраснел. Девочка отвернулась и ушла в шатер.
Русло реки распадалось на множество рукавов. Протоки были разделены большими островами, густо поросшими тугаями.
Каик плыл по самой большой протоке почти вплотную к острову, на котором затерялась джидовая роща в дебрях гребенчука, хвойника, черкеза, матово-зеленых кустов тамариска с кистями розовых цветов. Дикая косуля, завидев каик, затаилась в зарослях.
Вода в протоке была светлее, чем в основном русле реки, а течение было так спокойно, что водяные клопы-репарты, водяные скорпионы, клопы-водомерки скользили по водной глади, как по льду.
Мальчики с напряженным вниманием всматривались в заросли.
Девочка стояла на носу баркаса и часто мерила глубину длинным бамбуковым шестом! Не прерывая работы, она тоже поглядывала на таинственно притихший кустарник, и в ее блестящих глазах было то же напряженное ожидание, что и у мальчиков.
Вспорхнул фазан и, мелькнув, как красное пламя, исчез недалеко в кустах.
Ребята восторженно переглянулись. Амир подошел ближе к девочке и со скрытым чувством раскаяния заговорил:
— Во фазан огромный, да? А как тебя зовут?
— Дарига, — просто ответила девочка. Когда баркас приблизился к тому месту, где исчез фазан, птица шумно вспорхнула и, пролетев немного, снова скрылась в кустах тамариска. Каик, медленно двигаясь, подплывал почти вплотную к кустам, и тогда красная птица, снова захлопав крыльями, вернулась на прежнее место.
— Это она от гнезда отводила, — щупая шестом дно, сказала девочка. — Там у нее гнездо.
— А ты откуда знаешь? — усомнился Амир. — Ты что, видела?
— Знаю, — упрямо буркнула девочка.
Обидевшись, что ей не верят, она резко передернула плечами и, потеряв равновесие, чуть не упала в воду.
Амир засмеялся.
— Дай лучше я, а то кувыркнешься — спасай тебя потом от водяного…
Дарига сверкнула глазами.
— Ты
— Во чокнутая! А что тут уметь? — изумился Амир.
Девочка резко обернулась, диковато прищурилась и неожиданно тихо произнесла:
— Если еще раз чокнутой назовешь — ненавидеть буду.
Обескураженный Амир невольно обернулся к брату. Тот стоял в стороне, по-прежнему смотрел на берег, не обращая на них внимания.
Амир снова взглянул на тоненькую девочку, ловко орудующую шестом, и отошел прочь, бормоча что-то невнятное.
…Низко над водой летели утки.
Потрепанный и много раз штопанный парус, чванливо надувшись и надменно поворачиваясь то в одну, то в другую сторону, кряхтел отполированной ветрами старой мачтой. Мелькали большие воронки, не успевая закрутить скользивший по воде каик.
Старик напряженно следил за рекой и командовал, обучая мальчиков своему ремеслу.
Амир, азартно вцепившись в шкоты паруса, «ловил» порывистый ветер. Когда парус на мгновение скисал, старик тут же кричал: «Левый!» Амир, на мгновение растерявшись, натягивал левый фал, и парус вновь надумался, довольно крякая мачтой. Изредка мальчик тревожно поглядывал на щель под ящиком, но, заслышав команду старика, снова увлеченно «ловил» парусом ветер.
Взволнованный Мухтар, вцепившись деревянными, непослушными пальцами в большой руль, сидел на корме и неотрывно смотрел в крепко сжатый рот старика, дожидаясь его команды.
— Не смотри на меня, — строго сказал ему старик. — Смотри вперед! На «голову» смотри!
«Голова» — это нос каика. На носу действительно была выстругана голова человека, а вместо глаз вставлены осколки зеркала. Глаза сверкали на солнце и, когда каик поворачивался, казалось, что он вертит головой, озирая берега…
Девочка сидела тут же па носу, у очага, готовила обед и негромко напевала странную песенку без слов, построенную на подражании птичьим голосам. Голос ее то прозрачно звенел, переливаясь, как флейта, то вдруг начинал вибрировать многоголосьем, снижаясь до низкого грудного сопрано.
Мальчики, увлеченные своим делом, время от времени прислушивались к странной мелодии. Поначалу она им казалась просто забавной, по чем больше они слушали ее, тем все больше ощущали волнующую загадочность в песне маленькой сирены, по-будничному хлопотавшей возле дымящего очага па самом носу баркаса.
Над рекой светились летние сумерки. Мазары на высоком берегу, как мрачные стражники, охраняли узкую теснину, в которую всем своим разливом устремилась река. Даже издали был слышен бесконечный стонущий рев порога.
Старик отстранил Мухтара от руля. Лишь на секунду мальчик увидел в напряженно собравшихся морщинках глаза старика, и еще не осознанное волнение коснулось его. Искоса уловив перемену в лице мальчика, старик спокойно сказал, кивая на теснину:
— Верблюжья шея… Плохое место, хоть и святое…