Река прокладывает русло
Шрифт:
На площадке классификаторов возвышались похожие на шкафы щиты со встроенными в них электронными регуляторами… Около одного из щитов возился Селиков, статный и веселый, перепачканный пульпой. Он радостно приветствовал начальство и, блестя темными быстрыми глазами, с гордостью подвел к прибору. На диаграмме змеилась тонкая кривая — записанная прибором плотность жидкой пульпы.
— Пускал на часок автоматическое регулирование, — похвастался он. — Воды подавали ровно столько, сколько требуется.
Лесков прошел к месту, где электрический исполнительный механизм прикрывал и открывал в трубе отверстие для прохода воды. Механизм был новенький, но весь покрыт мокрой пульпой. Грязь струилась по нему, заливая все поры, покрывая
— Вы думаете, надолго его хватит в таких условиях? — хмуро спросил Лесков Закатова.
— А что мы можем сделать? — возразил Закатов. — Грязь неизбежна в мокром цеху.
К ним подошел классификаторщик, невысокий пожилой человек с добрым лицом. Он так хорошо улыбнулся Лескову, что тот первый протянул ему руку и сердечно пожал ее, словно старому знакомому. Глаза у него были выцветшие, но умные и ласковые.
— Налаживаете, товарищи? — осведомился он доброжелательно. — Ну, а когда все это в натуре заработает? — Он добавил одобрительно: — Штука хорошая, всем нравится!
— Наладим, не беспокойся, дядя Федя! — уверенно сказал Селиков, по-приятельски похлопав пожилого рабочего по плечу. — Года не пройдет, как все заработает!
Дядя Федя и на него посмотрел с той же дружеской улыбкой.
— Штука полезная, — повторил он. — Ну, а у товарища вашего, Александра-то Ипполитовича, регуляторы вроде ровнее пишут.
Закатов нахмурился, а Селиков пренебрежительно бросил:
— Пустяки, дядя Федя! У Галана регулятор пишет не что есть, а что Галану требуется: машина исполнительная. У нас же на честность: раз плохо — значит, и пишем, что плохо, не скрываем.
Дядя Федя недоверчиво покачал головой, Лескову не понравился разговор: слишком уж базарным душком отдавала эта похвальба своей продукцией и охаивание чужой работы.
Он недовольно отвернулся от Селикова и взял рабочего под руку.
— Ведите нас к регуляторам Галана, — попросил он. — Кстати, как вас зовут? Я Лесков, начальник лаборатории автоматики.
— Бахметьев, Федор Кондратьевич, — сказал рабочий. — Да меня по фамилии только бухгалтер знает, а так все дядей Федей зовут. Вы, значит, начальник новой техники? Вопросик у меня к вам, только не знаю, удобно ли? Дело щекотливое.
Лесков поспешил успокоить рабочего. Ну, конечно же, можно спрашивать обо всем, лишь бы это относилось к его области.
— К вашей, товарищ Лесков, — заверил Бахметьев. — Вот теперь всюду говорят, что автоматы людей заменят. Да ведь, правду сказать, чего хитрого в нашей работе? В журнал загляни, колесо круть-верть — и все. Вполне способно для автомата. Ну, а с нами как будет? Вместо нашего брата поставят регуляторы, а нас — на улицу? Так вроде получается.
— Да что вы! — воскликнул Лесков. — Никогда этого не будет! — И он подробно объяснил рабочему положение дел. В стране не хватает рабочих. Каждая пара рук, что освободится в результате внедрения автоматики, сейчас же найдет себе применение для расширения производства.
— Это бы хорошо, — проговорил успокоенный Бахметьев. — Правильно, много у нас строят.
Похоже было, что он уже много думал об этом и услышал то, что хотел услышать: он успокоился и повеселел.
Регуляторы Галана были установлены на этой же секции, несколько в стороне от лабораторных. Богатство, добытое у Шишкина, было полностью использовано. Закатов не пошел с Лесковым, чтоб не подумали, будто его волнует состояние дел у Галана. Лесков раскрыл щит и с интересом рассматривал собранные там механизмы. Он увидел известные ему давно заводские приборы, рассчитанные на большие давления. Вся хитрость затеи Галана состояла в том, что он приспособил их для требующихся тут малых давлений. К задней крышке заводского механизма Галан приделал свое изобретение — маленький приборчик, дифманометр оригинальной конструкции.
— Техническое надувательство! — с убеждением проговорил Селиков, показывая на дифманометр. —
Он подошел к питающей линии и вручную повернул вентиль — тонкая струйка воды превратилась в мощный поток. Уровень пульпы в корыте классификатора стал быстро подниматься.
— А ну-ка, черноглазенькая, пробу! И живо! — распорядился Селиков, обращаясь к молоденькой девушке, с жадностью следившей за каждым его движением. И, глядя на диаграмму, он уверенно предсказал: — Плотность упадет на три-четыре сотых, а регулятор и не почешется. Никакой чувствительности!
Девушка через минуту подтвердила, что плотность пульпы уменьшилась на пять сотых. Линия на диаграмме слабо выгибалась вниз. Казалось, прибор с неохотой с большим запозданием фиксировал изменения. Зато воздушный исполнительный механизм энергично приводил все в норму: поток воды снова превратился в струйку, струйка иссякла, стала ниткой.
— Видали? — торжествующе воскликнул Селиков. — И подобные игрушки называются у Галана контрольно измерительными приборами!
Лесков потрогал рукой исполнительный механизм. Это был совсем простой аппарат, ничем не напоминавший тот сложный, что стоял у Закатова: две стальные тарелки, стальной шток. Такую штуку можно было заливать водой, облеплять грязью — она в любых условиях оставалась работоспособной. И в движение ее приводило не электричество, а воздух: не нужно было ни сложных систем питания, ни надежной изоляции. «Нет, пневматика в этом цеху уместней, тут Галан, пожалуй, прав, — подумал Лесков. — Конечно, дифманометр у него неудачный, но это поправимо!» Лесков подозвал стоявшего в стороне Закатова.
— Регуляторы Галана мне нравятся, — сказал он. — Мне кажется, они имеют преимущества перед электрическими в этом мокром цехе. Но конструкция дифманометра неудачна. Как вы отнесетесь к тому, чтоб доработать ее в нашем конструкторском бюро?
Закатов с возмущением взглянул на Лескова.
— Это невозможно, — сказал он быстро. — Тут личное предложение Галана, его бризовское дело. Зачем нам соваться?
— Предложение личное, а дело общее, — возразил Лесков.
Селиков пришел Закатову на помощь. Селиков тоже считал, что в наши дни нет ничего благородней и важней автоматики, и вкладывал страсть в каждую свою монтажную операцию. Галана с его замашками мелкого хозяйчика и умением всюду найти личную выгоду Селиков недолюбливал. Уже из-за одного этого он не мог хорошо относиться к усовершенствованиям Галана.
— А наши регуляторы куда? — спросил он грубо. — На помойку? Непатриотично это по отношению к своим, Александр Яковлевич!
Но Лесков решил раз и навсегда покончить с дрязгами.
— Будем испытывать обе конструкции, — сухо сказал он. — А что до патриотизма, так я патриот лучшего варианта, а не «нашего» или «ихнего»! С меня корона не свалится, если я позаимствую у соседа удачную мысль.
17
Спор их был прерван появлением нового человека. Это была девушка в светлом костюме, невысокая и яркая, как детская игрушка. Через стеклянную крышу бурным потоком лился весенний свет, в сумрачных коридорах между классификаторами вспыхивали сияющие снопы, и она возникла в одном из этих снопов, отразив на группу спорящих его сияние. Смелые большие глаза девушки весело взглянули на замолчавших мужчин, звонкий голос проговорил общее ко всем: «Здравствуйте, товарищи!» Лесков с Закатовым отступили, открывая ей дорогу, а Селиков, радостно улыбаясь, выдвинулся вперед. Он тряс руку девушки, заслонял ее спиной от других и словно показывал всем, что у него особое к ней отношение и это особое отношение дает ему право держаться так, будто, кроме них двоих, никого больше не существует. И девушке, похоже, нравилось это: она не отнимала руки и дружелюбно улыбалась.