Река прокладывает русло
Шрифт:
— Доча, доча, — говорил ошеломленный Галан. — Да что случилось с тобой? Что, скажи?
Этого она как раз и не могла сказать. Но счастье кипело в ней и требовало выхода. Путаясь от нетерпения, она рассказала об удаче с прибором. Галан знал, что Анюта способна рыдать и бить посуду, если не удалась градуировка какого-нибудь сто раз ремонтированного потенциометра, и ликовать, как мальчишка, выпущенный на солнце, если дела идут хорошо. Он успокоился за нее. Зато тем больше беспокоил его дифманометр. Галан стал умело допытываться, как шла градуировка, как разбрасывались показания. Да, все правильно, прибор, кажется, у них получился.
— Ну, молодцы, молодцы! — сказал он сердечно и поцеловал жену, потом не удержался и ехидно пошутил: — Однако, знаешь, молодец против овец, а против молодца сам овца. Завтра
Только ликование, бушевавшее в Анюте, спасло Галана от возмездия за такие слова. За ужином Анюта могла говорить лишь о том, как она возилась с прибором и как все неожиданно хорошо пошло. Сын Филипп, веселый и умный мальчишка трех лет, баловень соседей (Галан был от него без ума: в прошлом, от первой жены, у него были только дочери, теперь уже взрослые девицы), сейчас крепко спал. Анюта несколько раз подбегала к сыну, тискала и целовала его и чуть не разбудила. Галан ласково оттащил ее от кроватки. А в постели она так бурно ласкала мужа, была так нежна, что он опять встревожился. Он осторожно пустился в новые расспросы. Разумеется, он уверен, что Анюта права, но для порядка нужно бы ей проделать всю серию измерений не в одиночку, а еще с кем-нибудь, скажем, с Закатовым.
— Да я не одна измеряла, — пояснила не умевшая лгать Анюта. — Я же тебе говорила, пришел Лесков, он повторил все мои определения, поэтому я и задержалась.
— Ну, это — другое дело, — успокоенно сказал Галан. — Если бы я знал, что он тебя проводит, я бы так не тревожился.
— Он проводил меня до дома, — подтвердила Анюта. — Благодарил за удачу, очень, очень…
Она не сообщала, как Лесков поблагодарил ее, но проницательный Галан понимал, что дело, возможно, не ограничилось одними любезными фразами. Он мрачно слушал болтовню Анюты. Нет, сложно, сложно… Сперва подходы Закатова нейтрализуй, теперь Лесков появился. И если говорить начистоту, то с Закатовым не так уж трудно: этот только стихи признает да нежные взгляды. Пока он расшевелится на что-нибудь серьезное, его три раза можно усадить в грязь. А Лесков — штучка, это сразу видать. У такого к женщинам свой подход, смотри, ни одного слова не повторила, как он поблагодарил… Нет, когда у человека умелый подход, бороться с ним трудно. Лучше бы, конечно, перевести Анюту из лаборатории в более спокойное место, он давно уже подумывает об этом. Да разве существуют спокойные места для неспокойных людей?
— Ты что молчишь, Александр Ипполитович? — окликнула его удивленная Анюта. — Заснул, что ли?
— Думаю, — неохотно ответил Галан. — О людях думаю. Сложная и неверная штука — человек.
И он подробно развил перед заинтересованной женой свою мысль. Вот этот Лесков. Ничего не скажешь, очень дельный и толковый инженер: и смелость, и энергия, и талант («Удивительно талантливый инженер, удивительно!» — горячо отозвалась Анюта). Между прочим, он и собой недурен, на такого парня девушки заглядываются («Все заглядываются!» — поддержала жена и от радости, что впечатления мужа так близко совпадают с ее собственными, обняла его и благодарно поцеловала). А в людях Лесков не разбирается. И не ценит людей. Молодой, а уже циник («Да как ты смеешь?» — возмутилась жена). Правда, доча, правда. Прохвоста Селикова хвалит, а хороших людей унижает. Вот, например, ты. Всей душой ему навстречу, потому что любишь дело, а он совсем по-другому это принимает. Нехорошо говорить, но раз уж пришлось к слову, так лучше всю правду выложить, чтоб от незнания ты не попала в неприятность. Третьего дня Лесков беседовал с Делопутом — они ведь друзья, — всех работников лаборатории перебрали, и вот о тебе Лесков сказал так: лаборант хороший и собой ничего, только легкомысленна: на всех заглядывается, чуть ли не каждому на шею готова броситься. Что говорить о Делопуте, он человек черствый, а и тот весь затрясся от возмущения! Ты чего, доча?
— Отстань! — сурово сказала Анюта. — Надоели твои сплетни. Спи. Ненавижу всех Делопутов!
Галан скоро уснул. А Анюта ворочалась, то беззвучно плакала, то в бессильном ожесточении била кулаком подушку. Она не знала, любит ли она еще кого-нибудь, но в том, что страстно ненавидит, уже не сомневалась. Скорбные мысли одолели ее. Какие все-таки свиньи мужчины! Ни один не стоит любви, ни
А затем разразилась буря.
30
Даже телефон звонил необычно долго. Лесков услышал нетерпеливый голос Селикова, он просил Закатова приехать на фабрику..
— Что случилось? — спросил встревоженный Лесков. — Какая-нибудь авария с регуляторами?
Селиков отвечал неопределенно. Ничего особенного не случилось. Пусть Михаил Ефимович немедленно бросает все другие дела. Лесков позвал Закатова. Тот был удивлен не меньше Лескова. Еще сегодня утром все шло хорошо, он сам звонил Кате. Наверно, какие-нибудь неполадки в электрохозяйстве — посадка напряжения или пробки пережгли.
— Нет, — возразил озабоченный Лесков. — По таким пустякам Селиков не стал бы беспокоить нас. Тут что-то по-настоящему серьезное. Прошу вас позвонить сразу, как придете в цех.
Закатов позвонил через два часа. Он был бодр и весел. Да, были неприятности, теперь все уладилось. Мельницы меняют режим, и регуляторы сразу не справляются. Можете не приезжать, Александр Яковлевич, обойдемся без вас.
— В середине дня опять позвоните, — потребовал Лесков. — Если регулирование разладится, я сам выеду на фабрику.
— Ну и Фома вы неверующий! — послышался нетерпеливый голос Закатова. — Говорю вам, чепуха!
Уже через несколько минут Лесков забыл об этом происшествии. Вспоминая потом начало этих тревожных дней, Лесков удивлялся себе: его занимали пустяки, он вел себя легкомысленно в те самые часы, когда над создаваемым им зданием нависла грозная опасность полного развала. До обеда он проводил совещания, после обеда сидел в наладочной. Он долго помнил, с какой неохотой, тревогой и смущением переступал порог этой комнаты, как не решался туда идти, хотя идти было нужно. Он морщился и ругал себя за вчерашний необдуманный поступок. Анюта, вероятно, все приняла всерьез, придется объясняться, может, даже извиниться, и еще неизвестно, как она отнесется к извинению! Лесков, поеживаясь, вспоминал, как она отскочила, когда вошел наладчик, с каким трепетом подала руку при прощании, как радостно взбегала потом по лестнице. Черт возьми, только этого не хватает, вдруг возьмет и влюбится! Вот будет история: Лесков заводит интрижки с замужними сотрудницами.
Лесков передернулся от стыда при этой мысли. Он вспомнил об Анечке, там тоже было что-то похожее, — поводов он, кажется, никаких ей не давал, а получилось, что он чуть ли не оскорбил хорошую девушку черствым, отношением к ее чувствам. Лесков достал из стола письма Анечки, их было три. На два он ответил вежливо-равнодушными отписками, на третье ответить не успел. Анечка больше не писала, очевидно, глубоко обиделась!
— Это даже лучше, — сказал себе Лесков, пряча письма. — Ненужная переписка. Надо — строже следить за собой, чтоб не сделать чего-нибудь, что можно неверно истолковать. Женщины жутко преувеличивают!
Он пошел в наладочную с твердым намерением по-хорошему объясниться с Анютой. Но, к его облегчению, объяснений не потребовалось. От вчерашнего ликующего настроения Анюты не осталось и следа. Она еле поздоровалась с Лесковым, холодно от него отвернулась. Он сел за стенд, попросил помочь. Анюта подавала ему инструменты, включала и выключала воздух. Все это она делала, не глядя на Лескова, ему приходилось по два раза повторять свои просьбы. Увлеченный исследованием прибора, он нетерпеливо ей сказал:, — Да что с вами, Анюта? Вы плохо слышите?
Она враждебно ответила:
— Слышу я хорошо. А что со мной, вам лучше известно: вы ведь так хорошо разбираетесь в характерах людей!
Он понял, что она намекает на его вчерашнее поведение, и решил держаться еще осторожней. Он подумал с веселым удовлетворением: «Ага, ей тоже не нравится вчерашнее, тем лучше, тем лучше! Похоже она опасается, что я буду назойлив. Ну, в этом мы ее быстро разуверим».
Лесков до конца дня уже не вспоминал о фабрике, звонков от Закатова не было. Домой он возвратился поздно и застал унылого Лубянского. От него Лесков узнал, что дело много серьезней, чем предполагали. Путаница продолжалась и после утреннего звонка Закатова в лабораторию. Процесс три часа прыгал, как встрепанный. Закатов с Селиковым метались от одного регулятора к другому. Теперь как будто все вошло в норму, только надолго ли?