Река снов. Том 3
Шрифт:
Например, на территорию университета автомашины не допускались, лошади тоже, но на осле приехать было можно. Для этих столь уважаемых животных у входов в корпуса были устроены «ословязи», которые обычно пустовали, ибо на ослах в храм науки ездили только отдельные организмы, не то по врожденному слабоумию, не то шутки ради.
Во входных воротах дежурил страж, который беспрепятственно пропускал всех в форме университета, а прочим грозно заявлял, что они пройдут, только если выполнят одно из двух условий. Либо повернутся налево и кинут монету в ящик для сбора пожертвований на науку, либо повернутся направо и поцелуют вмурованный в стену человеческий череп. Согласно Уставу, если
Входные двери на философский факультет сделаны на треть ниже, чем прочие, с целью заставить входящих склонить голову перед «матерью наук». Среди студентов культивируется традиция устраивать драки с приказчиками казанских купцов в третье воскресенье января. Уже никто не помнит, отчего это повелось, но это свято соблюдаемая традиция. Один нижегородский приказчик так зуба лишился, ибо приняли его за местного. А жалоба судье (его именуют здесь кади) результатом имела только уплату судебных издержек. Кади за сорок лет своей жизни привык, что студенты и приказчики в этот день друг другу морды бьют, и реагировал только на тяжелые увечья, посылая университетскому судье отношения о свершившемся. Зубы и синяки вообще считались мелочью жизни, недостойной порчи бумаги на переписку. Как реагировал университетский судья, именуемый педелем? Скорее всего, отписками.
Экипаж доставил меня к воротам. Я расплатился, а затем быстрым шагом проскочил ворота, метнув монету налево. При этом придав ей искусственно звону, когда она приземлилась на другие монеты в ящике. Ну и точность броска тоже была искусственной. Привратник сначала не успел отреагировать, а потом и не стал.
Далее мой путь лежал направо, в редакцию «Университетского вестника». Миновав «ословязь», я вошел в портал (не магический, а в здании), повернул направо и прошел по коридору еще десятка два метров. В кабинете редактора «Вестника» меня встретил незнакомый человек. Оказывается, прежний редактор Рустам Усманалиев с полгода как умер. Да, во время моего последнего визита он был уже так стар, что не мог подниматься на второй этаж – ноги не выдерживали. Еще один человек из твоего мира его покинул…
Новый ученый секретарь Климентий Николаевич выслушал мой рассказ и углубился в изучение материалов, иллюстрирующих его. Я, сидя в кресле, ожидал. Когда ученый секретарь закончил и позвонил в колокольчик, вызывая помощника, я решительно потребовал, чтобы эта мерзкая тварь не носила название, образованное от моей фамилии. Моя фамилия пойдет, как положено, третьим словом в названии. А первые два пусть придумают «младотурки». Этим древним термином называли неформальный клуб молодых ученых, еще не занявших значительных постов, но уже доказавших, что они на многое способны. А пока они демонстрировали полную нетрадиционность мышления и ничем не ограниченное свободомыслие. Членам этого собрания требовалось также постоянное иронизирование по поводу окружающего мира и явлений его, и чем ядовитее получится, тем лучше. Говорят, что одно ядовитое четверостишие из младотурецкого лагеря заставило хана отозвать уже принятый, но очень непопулярный закон. Я его слышал, но воспроизвести здесь не рискну – больно ненормативная в нем лексика содержится.
Мне была обещана публикация сведений о чуде в ближайшем номере «Вестника» и соблюдение выдвинутого условия. Я поблагодарил и откланялся. Здесь мои дела закончились быстро, а теперь меня ждет магический факультет. То есть мне в корпус над самой Великой.
Деканом факультета там мой однокашник Кирилл Рябцев трудится, а в его подчинении есть пара непризнанных гениев. Может, они мне кое-что полезное подскажут.
Я уже стал забывать здешнюю обстановку, поэтому чуть не заблудился. Но все же справился. Кирилл был в научной экспедиции на севере ханства, а меня принял его заместитель, который и снабдил меня сопровождающим, который знал, где этих гениев отыскать.
Оба непризнанных гения отзывались на имя Александр, а в университете их прозвали Сфинкс Рыжий и Сфинкс Зеленый. Рыжим – за цвет волос, зеленым – за цвет галстука. По слухам, этот Александр снимал его только на ночь. Оба ростом около метра семидесяти, худощавые, одежда в творческом беспорядке, как и подобает настоящему ученому, которому важна наука, а не какая-то оторвавшаяся пуговица. Могли уже быть докторами, но разработка новых заклинаний и потребление пива отнимали у них все необходимое на защиту время, поэтому они так и оставались ассистентами без степени. В иерархии «младотурецкого клуба» они занимали почетные места.
Зная их повадки, я сразу повел парней в университетскую пивную. С посторонними они о науке разговаривали только там. Заказал им по две кружки (себе белого вина) и стал ждать, когда они выпьют. Они долго ждать не заставили, а потребовали еще. Я был начеку, ибо знал, что если им дальше ставить, то они напьются до полной отключки. Если от них что-то надо, то необходимо приостановить подачу пива и спрашивать сейчас. Две кружки – это та доза, которая включает их гениальность, и мне останется только впитывать ее поток. А следующую порцию им следует дать после того, как поток гениальности иссякнет. В награду.
Я попросил их сообщить, что они могут сказать мне о личах и что они думают о достоверности этих знаний. Рыжий закатил глаза, Зеленый вперил взгляд в пустую кружку. Это они так изображают чрезвычайные умственные усилия, которые прилагают, чтобы ответить мне на наисложнейший вопрос бытия. Я ждал, пока они перестанут спектакль разыгрывать. Наконец они прекратили играть и выложили ворох среднестатистических сведений о личах.
Я сообщил, что этому учился еще в школе, тогда, когда их почтенные отцы ходили пешком под стол. А что они могут сказать нового?
Рыжий ответил, что ничего.
А что они могут сказать о способах поражения лича, используя свою гениальность, а не пересказывая мне учебник Ковтуна-Станкевича?
Зеленый серьезно сказал, что в книжках написана всякая лабуда, но лично он отчего-то думает, что лич должен плохо переносить медь. А вот серебром он бы его проткнуть не пытался.
А насчет ядов?
Рыжий сказал, что таких сведений нет, но добавил, что нельзя исключить того, что подействует даже безобидная травка, вроде петрушки. Причина скорее в том, что любая трава – это жизнь. А лич – это смерть. Лично он для борьбы с личем намазал бы оружие соком любой травы, что будет в досягаемости.
А заклинания?
Тут гении заржали и сказали, что в дуэли лича и всего магического факультета победа будет на стороне Не-мертвого. Я с ними был согласен.
Филактерии. Нужно ли содержимое открывать, чтобы уничтожить, или надо уничтожать не вскрывая?
Мнения разошлись. Рыжий сказал, что не надо, а Зеленый – что лучше вскрыть.
Но тут Зеленый задал вопрос: а не нацелился ли я на Ашмаи? Вот паршивцы, раскусили. Ответил, что да.
Выражение их лиц меня вознаградило – такая на лицах была смесь зависти, жалости, уважения, удивления и иных чувств. Но вслух они ничего не сказали. И я возгордился собой еще более.