Река (Свирель вселенной - 3)
Шрифт:
...Толчок. Узкий нос рассекает течение. За городом еще один мост железнодорожный. Мост с обеих сторон закрыт железными гигантскими конструкциями. Из домика на краю моста выходит человек в оранжевой безрукавке. Смотрит. Пахнет железной дорогой. С моста прозрачной кисеей летят капли. Шелестят, касаясь реки...
– Видно, вода грязная?
– спрашивает майор.
– Рыбы на деревья полезли.
Меньшиков не отвечает. Майор еще некоторое время смотрит на рисунок и откладывает его. По столу звякает металлический браслет часов.
– Сколько ты прослужил в заповеднике?
Меньшиков отвечает.
– Восемь?.. Кто там сейчас директором?.. Мм. Браконьеры шалят? А раньше было. Настоящая война. Был такой браконьер Кобель. Наш охотник-учитель о нем книжку написал. Читал?
– Нет.
– Он егерей за нос водил. Лыжник хороший был. В пропасти съезжал. Егери думали, убился. А он снова соболя бьет. Но кончилось тем, что сам на службу в заповедник поступил. А? Как Павл.
Меньшиков молчит.
– Так бывает, - говорит майор.
– Упирается человек, норовит в сторону, а это его фарт, как говорится. Ты горожанин?
– Да.
– Как же у нас оказался?
– Как-то.
– За чистой водой или за бронью? Раньше бронь давали лесникам. А теперь нет.
– Глядит с полувопросительной улыбкой.
– Так бы и служил в своем заповеднике.
– Ждет, что ответит Меньшиков, но тот молчит.
– Зверя тоже охранять надо. Вот у нас раньше здесь, на юге, фазаны водились. Теперь на охоту выезжаешь - попробуй увидеть.
– Не выезжайте.
– А охота пуще неволи? Мой дедушка охотился, отец. Уже в крови это, а? Теперь, конечно, такой надобности нет. А раньше как без этого? Дедушка две семьи содержал, свою и брата, зарубленного семеновцами. В горах вялил мясо, на лодке сплавлял. Жили. Но как-то марала не взял. Заночевал в дельте Селенги на островке, в разлив. Под утро смотрит: с оленем ночевал. Но не тронул, поплыл. Потом спохватился, а островка уже не нашел. Злой тенгри его попутал. Как ты думаешь?
– Или добрый.
Майор улыбается, грозит пальцем.
– Э-э. Что еще мог сказать лесник. Но о семьях ты подумал?
– Он сам забыл.
– Зато потом локти кусал. От скороспелых решений часто потом зубы сводит. Но - единственная настоящая ошибка, говорил Конфуций, не исправлять своих прошлых ошибок. Как ты думаешь?
Меньшиков пожимает плечами. Майор смотрит на рисунок.
– Кстати, а что у собаки одна нога?
– Это не собака.
– Не собака? Кто же?
– Бык.
– Бык? А рога где? И на одной ноге. Что за порода такая??
– Древнекитайская.
– Ааа.
– Прищуривается.
– Бык восьми бессмертных? Или Лао-цзы?
– Нет.
– А что же за бык?
– Музыкальный. Из него барабан сделали.
– Музыкальный?
– спросил майор. Он полез в карман, вытащил портсигар, изукрашенный желтыми, зелеными и красными узорами.
– Интересуешься?
– Чем?
Бадма Иванович кивнул налево.
– Культурой соседа.
– Да, - сказал Меньшиков.
Майор вставил сигарету в черный мундштук с серебряным кольцом. Вспыхнула спичка.
– Мм, - сказал майор, затягиваясь.
– Музыке в старом Китае придавали большое значение. Музыка должна была обуздывать дикие нравы... Что же ты читал?
Меньшиков сказал.
Майорские раковины почти закрылись. На лице играли блики.
– Твои наставники, можно сказать?
– проговорил он, не раскрывая желто-парчовых раковин.
– Хиппи Поднебесной, можно сказать.
– Он взглянул на Меньшикова с улыбкой.
– Тебе нравятся?
Меньшиков кивнул.
– Понятно, - сказал майор, - почему ты не веришь в закон.
– Почему?
– растерялся Меньшиков.
– Ведь это философы хаоса и беззакония.
– Нет, - сказал Меньшиков, - я верю...
– Но убегаешь от закона.
– Майор засмеялся.
– Может, в этом и дело?
– В чем?
– не понял Меньшиков.
– В том, что ты с самого начала убегаешь от закона. И таким образом твой беззаконный поступок закономерен. То есть, я хочу сказать, что уже и не так важно, что заставило тебя в данном случае поступить так. Или ты готов назвать конкретные обстоятельства? Фамилии?
Меньшиков отрицательно покачал головой.
– Я так и думал. И я сразу почувствовал здесь идеологию. Как бы так сказать?.. Идеологию бегства. Да, Меньшиков?
Они смотрели друг на друга. Два лица: серое сероглазое солдатское и смуглое майорское, с агатом в парчовых раковинах.
– Ну, Меньшиков, - сказал майор, - не морочь нам голову, скажи, да или нет?
И Меньшиков ответил: да, - это вышло как-то помимо его воли. Он еще даже толком не понимал, в чем сознается. И окончательно понял позже, когда майор отпустил его, опустошенного и взмокшего, и он вернулся в свою комнату, сел и уставился в стену в метках от сапог - как будто нарочно черкали нагуталиненными сапогами... И вдруг сообразил, что теперь он действительно поставил крест. Офицерское собрание он изумлял смелыми выпадами против всего и всех, но не против себя. А этот майор каким-то образом заставил его всадить клинок себе в живот. Только что он устроил ему харакири.
...От обеда он отказался. Тут же к нему пришел Лалыка и раздраженно приказал следовать в столовую, эти фокусы лучше приберечь для иных заведений. Меньшиков в самом деле не хотел есть, но Лалыка не собирался оставлять его в покое. Что, спросил он, теперь-то ты понял, что это серьезно? Там с тобой нянчиться не будут.
В столовой никого не было, кроме дневальных. Меньшиков похлебал супа, к каше не притронулся, выпил какой-то сок. Вернулся в штаб. Уазика, на котором приехал майор, возле штаба не было. Наверное, отбыл в Политупр. И где-то там, в верхних коридорах, скоро все будет решено. Или уже решено.
Что бы они ни решили, ясно, что из бурятского отростка коридорной системы он не выберется скоро.
Чертов бык. Изображение одноногого быка, хранителя Музыкальной Палаты, он обнаружил в заповедной библиотеке. Он действительно походил на собаку с длинными ушами. И безрогий. Забавный бык Куй.
Лист кубышки лежал на воде, как зеленое копыто, след в солнечных бликах. Когда он туда вернется?
Неожиданно вечером Меньшикова перевели из штаба на контрольно-пропускной пункт, в специальную гостевую комнату. В комнате с белеными стенами стояла железная койка. Возле нее тумбочка. Окно выходило на сосны. Здесь останавливались родители, приехавшие навестить своих сыновей.