Река Вечности
Шрифт:
– Тебе-то что, милетянин? – мрачно посмотрел на него Медведь, – у тебя ни жены, ни детей. Наёмник...
– Как будто у тебя жена есть.
– У меня мать с отцом ещё живы...
– Все, считай в покойники запишут, – бросил один из "пеших друзей", воин, у которого все лицо пересекал уродливый шрам, а левое ухо отсутствовало.
– Может, вернёмся ещё? – неуверенно протянул другой.
– Хрен, ты вернёшься, – ожесточённо сплюнул себе под ноги одноухий, – так все и подохнем здесь.
– Двум смертям не бывать, – спокойно сказал Тидей, – чего бояться? Пока мы живы – смерти нет. Когда она придёт – нас не будет.
– Воистину так, – согласно кивнул Кен.
– Да ты философ, милетянин, – сказал одноухий.
– Не я – Эпикур.
– Образованный, выходит? Не веришь, значит, в Лодочника?
– Не верю. Басни для деревенской темноты.
– Ишь ты, какой... Как хоть тебя в наёмники-то занесло?
Не дождавшись ответа, воин посмотрел на Теримаха и других щитоносцев.
– Не видели вы, чего тут у нас было...
– Мы, зато, многое другое повидали, – спокойно ответил Теримах.
Повисла пауза.
– Заметно... – в тягостной тишине прозвучал ещё один голос, – сколько вас вернулось...
– Слышь, милетянин, вон, рыжий сказал, вы даже тела павших не погребли. Ничего, что они к Харону без оплаты ломанутся, а он их пинками назад? Неприкаянными скитаться. Не напрягает?
– Чего ты ему рассказываешь? Он в Харона не верит.
– Да мне насрать, во что он там верит... Столько народу, без погребения... Эпикур хренов. Удобно так, да?
– Ты, я смотрю, недоволен? – процедил Теримах, – иди, хорони. Дорогу объясню.
– Будут мне трусы ещё указывать, – снова сплюнул одноухий.
Теримах вскочил. Полидор схватил его за локоть.
– А ну, сядь! – рявкнул Кен, и повернулся к одноухому, – если пасть не захлопнешь, язык вырву! Ты кого в трусы записал? Александра? На том поле Гелланик голову сложил! Тело варварам досталось... Мы с ним дорог протопали... Ты ещё...
Кен замолчал, не в силах слова подобрать.
– Ну, скажи, Кен, – подался вперёд одноухий, – скажи: "Ты ещё под стол пешком ходил". Чего молчишь, ведь на языке верти...
Он не закончил, полетел на пол от могучей затрещины.
– Ты ещё пешком под стол ходил, – с расстановкой произнёс Кен, – когда мы с Геллаником иллирийцев по горам гоняли.
Одноухий вскочил, злобно покосился на стратега, и вышел прочь, хлопнув дверью.
Кен обвёл глазами воинов и сказал:
– Чего-то распустились вы. Разговорчивыми стали... Я вам брат, сват? Когда и так. Но не сейчас. Сейчас такое дело, что я вам – командир. Вот ещё раз подобное повторится, выбитыми зубами не отделаетесь. Никого жалеть не стану. Кто не верит, сходите за ворота.
Воины потупились. Возле лагерного палисада лежали без погребения тела казнённых, виновных в разжигании ненависти к финикийцам, раздувании паники.
Стратег помолчал немного, потом снова заговорил:
– Следует павших помянуть. Налейте-ка мне.
Кену подали вырезанную из дерева походную кружку, похожую на чашу-киаф, которой на пирушках смешивают вино с водой.
– Неразбавленное пьёте? Да и правильно.
Он залпом опрокинул её в себя. Крякнул.
– Ну, чего приуныли. Царь вернулся. Хоть и не победили врага, а все одно, без срама пришли. Поживём ещё, македоняне! Да, не буду врать вам, что ещё свидитесь с близкими. Не знаю. Может, мы тут навсегда. Однако из-за чего такое случилось, никто не знает. И "пурпурных" резать не позволим. Они же с нами тут оказались. В одной лодке сидим.
Воины молчали. Потом один из них сказал.
– Все верно говоришь, Кен.
– Да, – подхватил Теримах, – вон, у Эвтина трое детей осталось. А уцелей он тогда, попал бы с нами в эту заваруху. Его детям легче что ли? И так и эдак отца больше не увидят. Но мы хоть живы ещё. Поживём!
Некоторые закивали. Не все. Полидор мрачно изучал дно пустой кружки.
– Кстати, насчёт трусов, – спохватился Кен, – чуть не забыл. Не моё это дело, не твой я командир, рыжий, но коли встретил тебя здесь, обрадую. Носить тебе шлем с золотой полосой.
Воины возбуждённо загудели.
– Лохагом его? – переспросил один из теримаховых бойцов.
Кен кивнул.
– А Менесфей?
– Он теперь – хилиарх, – стратег вздохнул, – вместо Гелланика.
– Ну, рыжий, ты даёшь! За какие заслуги-то хоть, поведай?
– Ни за какие, – буркнул опешивший Теримах.
– Так и поверили! Давай, колись!
– Героев иначе славить пристало, – встрял Тидей, – тут гимн потребен.
– Не надо, – попробовал протестовать Теримах, но было поздно.
Милетянин, встал, приосанился и торжественно начал:
– Славу пою меднощитному мужу, что Пирром зовётся!
В битве великой сошлись Александр с фараоном Египта.
Сам Громовержец – за наших, а Феб-Аполлон восстал против.
Смертных обличье приняв, в беспощадную битву вступили,
Не удержавшись вовне, как встарь Илионскую, боги.
Стрелы, подобные тем, что Парису вручил Лучезарный,
Били щиты и броню, и без промаха в грудь попадали,
И понесли щитоносцы Харону последнюю плату.
Ясное небо, ни тучи – и в силе великой Атимний,
Он даровал египтянам доспехи начищенной бронзы,
Даже коней удостоил сияния бог сребролукий,
Заговорив их броню от стрелы и от копий фаланги.
Мало ему, так искусством Гефестовым он заручился
И наделил меднокожих мужей колесничею мощью.
В небе ни тучи, и копья перунам не мог уподобить
Зевс-Астропей, но разум избранникам дал и отвагу.
Шёл Теримах впереди, сам едва не достался Танату,
Видя, как воины гибнут, сражённые меткою бронзой,