Река времени
Шрифт:
Так оно и было, и Исаак Маркович оказал в этом существенную поддержку. Он организовал для студентов Института Ландау, Института Капицы, Института Лебедева и Института физики твердого тела стипендии немецкого общества имени Гельмгольца, служившие серьезной материальной поддержкой в это голодное время. Стипендии для граждан другого государства, не облагаемые налогом, – совершенно беспрецедентная инициатива, реализованная лишь благодаря международному научному авторитету, да и личному обаянию И.М. Халатникова. Кроме этого, продолжали функционировать программы научного обмена с Центром научных исследований Франции, Вейцмановским институтом в Израиле, связи с итальянским научным сообществом, также установленные по инициативе ИМ.
Делокализацию директора и связанные с ней разброд и шатания в рядах сотрудников удалось победить лишь десять лет спустя. К этому времени меня уже в России не было. В этот раз ИМ решительно выступил за сохранение и укрепление института и приход к руководству новой администрации во главе с Володей Лебедевым. Институт вступил в новую пору.
Поставив в этой истории точку, скажу, что представленные лоскуты воспоминаний не отражают самую сильную черту Халата, отличающую его от всех научных директоров. Это – любовь и поддержка способной молодежи, любовь к ярким мальчикам (про девочек отдельная история). Поэтому он и создал уникальный институт. До самых его последних можно было заметить, как у него светились глаза, когда он слушал технически сложную работу в исполнении молодого человека, которого он видит, возможно, впервые.
Герасим Матвеевич Элиашберг (Сима)
Горьков и Элиашберг были первыми сотрудниками нашего института. Они уже жили и работали в Черноголовке в Институте химической физики до создания Института теорфизики в 1965 году. Горьков уехал из Москвы не в последнюю очередь потому, что после развода с женой ему надо было где-то жить, а Капица не включил его в список на получение жилья после истории с термоядом. К тому времени Николай Николаевич Семенов создал в Черноголовке филиал своего Института химической физики и пригласил Льва Горькова возглавить теоротдел этого института. Горьков пригласил присоединиться к нему Элиашберга, работавшего в Ленинградском физтехе. Вспоминается рассказ Элиашберга, как они пришли на заседание ученого совета института, где исполненный энтузиазма Семенов обрисовал круг задач для вновь созданного теоротдела. Горьков тут же отреагировал:
– Николай Николаевич, неужели вы думаете, что мы будем заниматься этим дерьмом?
Семенов не обиделся и оставил теоретиков в покое.
В это время Горьков и Элиашберг работали над статьей о статистике энергетических уровней в мелких металлических частицах. По словам Симы, рабочий процесс был организован следующим образом. Они с Горьковым лежали на животах на полу. Перед ними были листы бумаги, исписанные формулами, пара рюмок и бутылка водки. После каждого продвижения в вычислениях они выпивали по рюмке и работали дальше. Не знаю, как на это смотрела жена Горькова Ляля. Нынче эта работа признана классической.
Также в лежачем положении проходили первые семинары нашего института в одной из квартир на девятом этаже недавно построенного дома. Стульев не было, и, как моржи, все лежали на полу и слушали докладчика, стоявшего у доски. И место, и процедура носили название «лежбище». Позже семинары института проходили в так называемом Дубовом зале рядом с директорским кабинетом в Институте химфизики. Как-то перед началом семинара все уже вошли в зал, но еще рассаживались и, как водится, что-то живо обсуждали между собой. Тут в дверь заглянул Семенов, улыбнулся и сказал:
– А-а-а, бандерлоги…
Так Киплинг в сказке «Маугли» называл обезьян, всегда сбивавшихся в шумную стаю.
Жили тогда весело. Сима и Дзялошинский вспоминали, что как-то они шли по Первой и единственной тогда улице и увидели молодых женщин, выглядывавших на улицу через балконную дверь на втором этаже. Кто-то из них игриво крикнул:
– Девушки, покажите ваши профиля!
Женщины что-то кокетливо ответили, но тут из подъезда выскочили несколько мужчин и принялись бить наших теоретиков со словами:
– Мы вам покажем портфеля… Уж мы-то знаем, какие такие у них портфеля…
Как-то раз наши теоретики допоздна засиделись в гостях у Халата. Время было позднее, и хозяева оставили всех у себя ночевать. Ночью Сима проснулся и в чем мать родила отправился в туалет. Пробираясь по коридору в незнакомой квартире, он столкнулся с женой Халата Валентиной Николаевной. Раздался гневный шепот:
– Сима, немедленно иди в постель! Ты представляешь, что будет, если нас увидит Халат?!
Сима защитил кандидатскую диссертацию в Ленинграде. С докторской защитой он не спешил. Однажды, в году этак 1970-первом, перед началом регулярного четвергового теорсеминара я стоял в коридоре Института физических проблем. Рядом стояли Сергей Иорданский и Элиашберг. Вдруг появился наш директор Халат. Он подошел к Элиашбергу и сказал:
– Сима, если ты в течение месяца не напишешь докторскую диссертацию, я тебя уволю.
Сима был несколько обескуражен, но текст диссертации через месяц был представлен.
Вскоре после защиты Элиашберг вместе с Юрой Бычковым и Ильей Привороцким начали преподавать на Физтехе. Добраться из Черноголовки в Долгопрудный к девяти утра, к началу занятий, – настоящая проблема. И наши профессора решали ее, делая промежуточный шаг. Занятия на Физтехе были по субботам, и они проводили ночь с пятницы на субботу в гостинице «Москва», расположенной в центре столицы. В те времена это был самый престижный отель, где останавливались в основном крупные партийные работники, секретари обкомов, члены ЦК, приезжавшие в Москву из провинций. В пятницу вечером они разъезжались по своим городам и весям, в гостинице освобождалось много комнат и падали цены. Элиашберг с друзьями обычно останавливались в трехкомнатных номерах люкс. Одна из комнат представляла собой кабинет с огромным письменным столом, на котором стояло несколько телефонных аппаратов разного цвета. Проверка показывала, что все телефоны были на один номер. Администрация отеля заботилась о том, чтобы их постоянные клиенты чувствовали себя в привычной обстановке. Наши друзья проводили там веселые вечера.
Сима был удивительно светлым и добрым человеком. Общение с ним оставляло какое-то чувство мудрой благожелательности и в то же время достоинства, к которому невольно приобщались собеседники. Тут не надо было настраивать душу на любовь, как пел Окуджава, она сама на нее настраивалась. Помнится, однажды он рассказывал нам о тех временах, когда после окончания университета его направили работать на завод «Красный химик». Он в общем-то не очень был там и нужен, это была своего рода «ссылка», типичная для шедшей полным ходом в начале 50-х кампании гонений на «космополитов». В какой-то момент на производстве возникли некие технологические трудности, и Сима, пораскинув умом, понял, что нужно сделать. Он пошел в радиомагазин, купил на свои деньги необходимые детали и сделал своими руками нужный узел, после чего все в цеху пошло как по маслу. Услышав эту историю, Симина жена Лида удивленно спросила: