Реки не умирают. Возраст земли
Шрифт:
— Женщина в боевой цепи, как правило, воодушевляет...
— К чему эти высокие слова? Мне прямо-таки будет неловко перед моими коллегами.
— Что касается твоих коллег, то в данном случае не они — ты оказалась на переднем крае, среди пехоты, и до конца отбивалась от гренадеров. Откуда у тебя Поля, эта интеллигентская мнительность?
Она с некоторой обидой посмотрела на него, но тут же спохватилась:
— Дорогой Сергей Митрофанович, спасибо вам за такую новость, спасибо! Пожалуйста, извините меня.
— Ладно тебе, ладно...
За рекой надвое раскроила весь плацдарм сабельная молния. Ее тонкое огнистое лезвие хрупко сломалось о гребень леса, над которым вольно раскатился первый гром.
— Ого,
А ей уже не хотелось расставаться: о чем-то еще надо было поговорить с ним, вот память...
— Не обижайся на старика, никакая ты не мнительная, — добавил он на прощанье и ушел в темень ночи.
Гроза тем временем разошлась вовсю. Молнии сверкали над Шерпенским плацдармом, высвечивая его от западных высот до речного зеркала, и немецкие ракеты совсем поблекли на фоне бенгальских огней грозового неба. Длинные, дробные раскаты грома, похожие на ступенчатое эхо «катюш», гулко встряхивали землю. Полина и не заметила, как начали бить дежурные батареи той и другой стороны, как завязалась, крепчая, ружейная перестрелка на переднем крае. Она поняла, что идет ночной бой, когда близко ухнул разрыв шального снаряда. Земной и небесный грохот соединились: невозможно было отличить по звуку, где удары грома, а где залпы пушек, отсветы которых сливались с этим беспрерывным метанием молний. Наконец хлынул южный ливень, ничего не стало видно в пяти шагах. Все, занавес опущен. Утро вечера мудренее... Однако именно по вечерам накануне боя целыми часами размышляют люди на войне о давно минувшем. Как война ни отрезает человека от его прошлого, как ни сжигает все мосты, работящая память заново наводит если не капитальные, то временные мостики.
Встреча с полковником Родионовым настроила Полину на воспоминания. Был жаркий летний день, когда она уезжала в действующую армию... Бесконечный эшелон товарных вагонов с одним пассажирским пульманом в середине, шумный перрон забит до отказа женщинами, охрипший лейтенант с комендантской повязкой на рукаве долго не может пробиться сквозь толпу. Тетя Вася и Марат не спускают глаз с нее, Полины. Она стоит у своего зеленого вагона, в полной военной форме, с тремя кубиками на петлицах. Говорить в толпе бесполезно. Хорошо, что наговорились ночью. И теперь, в ожидании отправки эшелона, они только смотрят друг на друга. Тетя Вася, на голову выше других женщин, коротко, с сочувствием оглядывает плачущих соседок и опять встречается глазами со своей Поленькой, довольная, что та держится молодцом. Сын тоже не наглядится на свою маму: все его мальчишеские желания соединились в этих блестящих кубиках на маминой гимнастерке. Она сказала ему утром, что вернется скоро, может, осенью или, в крайнем случае, весной. Он поверил. Он не мог не поверить ей, тем более, что она сама ничуть не сомневалась в этом. Но тетя Вася, собирая в дальнюю дорогу, заметила с печалью: «На войну едешь на месяцы, а терпением запасайся на годы». — «Что вы?» — рассмеялась она. (После не раз повторяла ее вещие слова. Но то было после.)
Эшелон никак не мог уйти, сплошь облепленный провожающими, — тронется и встанет, тронется и встанет. Частые гудки не помогали: женские объятия тормозили поезд намертво. О, эти прощальные объятия! Они посильнее всяких тормозов. Полина и сейчас видела тысячи женских рук, цепко не отпускавших тех, кто уезжал на фронт... Лишь после третьей или четвертой попытки, когда часть солдаток уже отпрянула к вокзалу, машинисту удалось-таки осилить магнитное людское поле. Длинный эшелон, раскачиваясь на стыках рельсов, пошел без остановок, натужно набирая скорость. Женщины побежали следом, оттеснив Марата с тетей Васей от офицерского вагона. Крепко держась за поручни онемевшими руками, Полина всем телом зависала над черным от угольной пыли междупутьем, стараясь подольше не потерять из виду сына.
Давно нет на свете многих ее спутников. Иные даже не доехали до фронта: за Киевом на эшелон налетели немецкие пикировщики. Сотни молодых крепких парней — цвет кадрового полка — остались на обочинах дороги. В том заросшем буйным разнотравьем, некошенном кювете, где лежала она ничком, оглушенная обвальным грохотом, и рассеялись вместе с горьким дымом ее наивные представления о войне. Там подумала она впервые, что не скоро, ох, не скоро увидит своего Марата. Запасайся терпением на годы. Как верно разгадала тетя Вася эту страшную беду в самом начале...
8
Никто еще ничего толком не знал и в то же время все знали почти все, раз началась общая перегруппировка войск Третьего Украинского.
Целую неделю корпус генерала Шкодуновича странствовал в ближнем тылу, останавливаясь на дневки в окрестных молдавских балках. Дивизия, в которой служила Полина Карташева, сдала свой плацдарм соседней армии и тоже была выведена в резерв. Отдохнув немного, батальоны провели учения в десяти километрах от Днестра. Неподалеку местные крестьяне молотили; цепами кое-как собранную пшеничку, а на сером поле дивизионные саперы имитировали артподготовку, химики ставили дымовую завесу, автоматчики ходили в атаку волнами за «огневым валом».
На следующее утро расположились в. голом овраге: ни деревца, ни кустика, одна выгоревшая трава в натеках глины. После зеленого днестровского берега тут было до того тоскливо, что и концерт армейского ансамбля, и кино не подняли настроение Полины. Хорошо, что простояли всего двое суток, и снова в путь-дорогу. Опять покачиваются на разъезженных ухабах крытые «студебеккеры» и вконец изношенный горьковский автобус медсанбата. Шли всю ночь напролет — на дорогах то и дело возникали такие пробки, что лишь генералам и подчинялись эти встречные потоки войск и обозов, совершающих свои загадочные эволюции под покровом темноты.
Едва забрезжил рассвет, колонну остановили на хуторе близ Тирасполя. Вот когда стало окончательно ясно, что дивизия идет на Кицканский плацдарм, о котором только и разговору на всех привалах. Теперь уже не оставалось никаких тайн, кроме одной: в какой именно день и час грянет новая битва на юге.
Утреннее чистое солнце медленно всплывало из-за древней зубчатой стены Бендерской крепости, темневшей на том берегу Днестра. Как ни мало разбиралась Полина в военной истории, но и она помнила со школьных лет, что эти места навечно связаны с победами русского оружия. Год назад, преследуя немцев, отступавших к Днепру, дивизия прошла мимо Полтавы, и вот уже Бендеры, где отсиживался разбитый петровскими полками Карл X. А там, впереди, на Дунае, еще Измаил. Поневоле ударишься в исторические сравнения.
Полина подумала о Богачеве, о Сергее Митрофановиче. Где они теперь? За последнее время снова перемешались все части и соединения, — кажется, и не отыскать друг друга в этой массе людей и машин. Тем более, не скоро вытянешь счастливое письмецо из «тиражного колеса» полевой почты, в котором скопились миллионы весточек из дома... На исходе еще одно лето: Марат готовится идти в седьмой класс. Могла ли она предположить в сорок первом, уезжая на фронт, что сын без нее закончит семилетку. Она же свято верила, что расстается с ним только до весны. Но уже целая череда весен пролетела журавлиной поднебесной вереницей. Кто их вернет тебе, Полина? Ах, не о том речь! Важно, что ты столько отшагала и жива, здорова. Вот стоишь перед этими Бендерами, за которыми, как видно, последний перегон войны...