Реквием для хора с оркестром
Шрифт:
Когда внезапно поднявшийся ветер утих, и ствол дерева обрел свои настоящие размеры, Никита вдруг ощутил себя лежащим у его корней, а в руках сжимающим не шею Г-гы-ы, а собственную ногу возле лодыжки. Отпустив ногу, Никита выругался.
Г-гы-ы же фланировал неподалеку. Увидев, что Никита пришел в себя и уже поднимается на ноги, Г-гы-ы взмахнул крыльями и подлетел к нему поближе.
— Ты чего! — заверещал он тонким голосом. — Совсем дурной? Я же полуцутик! Я же тебя в порошок… Да ты… Да ты мне вообще-то нравишься, — неожиданно мягко закончил Г-гы-ы. — Я таких прытких давно не встречал. Надо же, только-только у нас появился, а уже попал в Смирилище, дрался с ифритами, целым и невредимым ушел от разъяренного Толика. Слушай, а он, может быть, еще и Комарика своего на тебя натравливал?
— Натравливал, — механически проговорил Никита.
Он вдруг почувствовал, что устал. Смертельно устал от мельтешащей вокруг
— Поступило предложение, — проговорил вдруг Г-гы-ы, внимательно поглядев на Никиту. — Мы с тобой работаем в паре. Я заключаю пари, а ты… делаешь так, чтобы я выиграл. То есть мы выиграли. Фишников подзаработаем, а?
— Пошел ты, — устало огрызнулся Никита.
Крылатый подлетел поближе и присел на землю рядом с Никитой. Теперь он казался и вовсе крошечным — не больше средних размеров кошки.
— Да не переживай ты, — сочувственно пискнул Г-гы-ы, — со всеми бывает… Рано или поздно случается. Это мне переживать надо. Во-первых, со мной подобное никогда случиться не может, а во-вторых… этот ублюдок Д-ды-ы под шумок свалил. Это не он тебя, случайно, на меня науськал? Чтобы фишников мне не платить?
Никита промолчал. Помедлил немного и Г-гы-ы. Потом вздохнул и погладил Никиту по затылку одним из своих крыльев. Никита поморщился, почувствовав аромат серы и нечищенного птичника.
— Не горюй, — снова сказал Г-гы-ы, — все-таки для вашего племени это неизбежно. Для людей-то… Как там говорится у вас — все здесь будем…
— Где? — насторожился наконец Никита. — Чего ты мне паришь-то?.. Со всеми бывает. Что — бывает?
— А ты ничего еще не понял, дурачок? — ласково осведомился крылатый. — Ведь ты же умер. В тот самый момент, когда тебе астролябией по башке засветили. Все вы люди смертны, и что самое интересное — сами не знаете, в какой точно момент. Вот так и с тобой…
— Я умер?!
Никита попытался подняться, но не смог. Ему показалось, что ноги его вросли в землю, как корни того чудовищного дерева. Он открыл рот, чтобы сказать крылатому о том, что совсем он не умер, но отчего-то вдруг почувствовал холод в затылке и в левой стороне груди. И только сейчас понял, что сердце у него не бьется. Совсем. Давно — с того самого момента, как массивные золоченые плоскости астролябии коснулись его затылка.
А поняв это, Никита закрыл глаза и повалился на спину.
— Итак, — начал полуцутик Г-гы-ы, — поехали с самого начала. То есть с самого конца. Странно, что ты сам так ничего и не понял. Поехали… Наш Никита получает астролябией по башке. Что дальше? Приходит в себя Никита уже на тюремных нарах. Решает, что его повязали подъехавшие менты (кстати, у нас эта инфраструктура называется так же — по крайней мере в народе), а рана на голове не опасна, тем более что в связи с ней никакого дискомфорта он не ощущает. Однако общение с сокамерниками заставляет нашего Никиту задуматься. Они все из разных городов. Более того — из разных стран и континентов. Никого из них Никита, конечно, не знает, хотя имя одного кажется ему знакомым. Гмырь, да? Сокамерники тоже в недоумении. Оказались они все в одной камере при довольно странных обстоятельствах, как, например, Гмырь, которого застрелили уже тогда, когда он был невменяем. Находятся они в камере довольно давно, хотя точно сказать не могут — сколько времени. Их не кормят, не водят к… как это называется?.. К следователю не водят, окно зарешечено и закрыто намордником так, что из него ничего не видно. Голод они ощущают, но слабый. Вообще, обитатели камеры приходят к выводу, что их подвергают особого рода… прессовке. Правильно говорю — прессовка? У нас, кстати, тоже такой термин есть. Продолжаем…
Г-гы-ы, сложив крылья и потирая ручонки, прохаживался взад-вперед, на манер лектора. Время от времени он останавливался и поднимал вверх указательный палец.
— Неожиданно один из сокамерников, — продолжал он, — имя которого Никите показалось смутно знакомым, в то время, пока другие спят, исчезает. Он больше не появляется, а Никита вдруг вспоминает давнишний мельком слышанный разговор о том, что этот человек вроде как недавно убит в одной из разборок. А разъяснить эту загадку он не может — человека-то больше нет. Никита, естественно, мечется по камере, бьется головой о стены — беспокоится о судьбе своей девушки. Или ты не бился? Ну я же говорю — крепкий ты парень… Или все-таки бился? Не важно… Уставши биться головой о стены, Никита засыпает, а вновь ощущает себя — идущим по длинному тюремному коридору в строю таких же, как он, заключенных. Он поражается такой резкой смене декораций, но вдруг его внимание привлекает один из его соседей — тот самый Олег, которого тоже астролябией по башке… Вне себя Никита на него бросается, избивает, требует, чтобы тот сказал ему, что случилось с его девушкой, но тот вообще ничего не говорит, а неизвестно откуда появляются огромные страшные двухголовые мужики — ифриты они называются, Никита, ифриты, — хватают нашего Никиту. Вконец обалдевший от такого поворота событий, он вновь отрубается. В очередной раз Никита приходит в себя и видит, что находится в клетке, подвешенной на гигантском дереве. Расстояние до земли такое, что внизу не видно ничего, кроме густого тумана. Тут нашему Никите ничего другого не остается, как прийти к выводу, что он просто-напросто сошел с ума. В этом мнении он утверждается полностью, провисев какое-то время в клетке, и поэтому появление маленького крылатого человечка воспринимает почти совершенно спокойно. Кстати, я не человечек. То есть не человек. И не маленький. Среди полуцутиков и еще меньше есть… Маленький крылатый человечек, который, чтоб ты знал, пролетал мимо и заинтересовался узником чисто случайно, представляется Г-гы-ы и завязывает с Никитой разговор. Кстати, цутик — это, если на ваш понятийный код переводить, будет что-то вроде… бога. А полуцутик — соответственно полубог. Понял теперь, на кого руку поднял? Полуцутик я. Летаю где хочу, делаю что хочу. И все мне можно. Конечно, в компетенцию цутиков влезать не желательно, а все остальное… Вообще-то наше племя обязано следить за вашим — мы хозяева здешних миров, но мне кажется, что умершие люди и другие разумные существа сами прекрасно за собой следят. К тому же развлекаться мне больше нравится, чем следить… Что там дальше? Полуцутик, то есть я, выпускает Никиту из клетки. Поступает то есть благородно… Так, эпизод с Толиком пропускаем. Что еще осталось непонятным?
— Все непонятно, — слабым голосом ответил Никита. — Почему я чувствовал боль, голод… курить вот хочу…
— Это? — переспросил Г-гы-ы. — Это остаточное явление. Ты еще некоторое время, извините, гадить будешь по привычке. И есть соответственно. Вообще-то ничего этого тебе чисто физиологически не надо, но привычка есть привычка. Так, на чем мы остановились? Ага, Никита все еще думает, что он сошел с ума. Но полуцутик Г-гы-ы, то есть я, объясняет ему, что он вовсе не сошел с ума, а умер. И камера, куда он попал сначала, что-то вроде одной из бесчисленных ячеек приемника-распределителя загробного мира, которому придали форму места, привычного для Никиты и людей, сходных с ним по образу жизнедеятельности. После того как Никита дождался своей очереди, его отвели бы на пункт распределения, где он получил бы направление на какую-либо должность в структуре собственно нашего загробного мира. Но Никита нарушил стройный порядок и был за это наказан — на неопределенный срок подвешен на дереве в клетке-Смирилище.
— Загробный мир, — простонал Никита.
— Ага, — кивнул рогатой головой Г-гы-ы, — он самый. Первый загробный мир, в цепочке миров стоящий сразу после вашего… Как он там называется ваш — Земля? Дикое название какое-то… Наш-то мир так и называется — Первый загробный. Загробные миры представляют собой непрерывную бесконечную цепь. То, чем все управляется, находится очень далеко от этого мира (а где, не знает вообще никто, даже цутики и полуцутики не знают). Чтобы было проще — берем за точку отсчета — мир, где мы с тобой сейчас находимся. Этот мир — место загробной жизни землян и существ, населяющих некоторые измерения, где условия жизни сходны с земными. В следующем по цепи мире люди также присутствуют, но в меньшем количестве, потому что условия там для них не совсем привычны, но, кстати говоря, достаточно безопасны, так как вошедший в мир естественно приспосабливается к новой среде обитания. Тут один на всех язык и… все такое прочее. Это закон загробных миров. Понятно?
— А как же мне попасть домой? — снова спросил Никита.
Полуцутик шумно выдохнул.
— Ты, Никита, дурак или как? — осведомился он. — Ты же умер! Ты для мира живых не подходишь. Твое тело, между прочим, уже закопали… То есть похоронили, как это у вас называется.
— А это что? — спросил Никита, погладив себе по руке дрожащей ладонью.
— А это ты сам, — объяснил Г-гы-ы, — твоя сущность. Это то, чем ты сам себя представляешь. Тебе еще, между прочим, повезло — ты появился у нас таким, каким был в своем мире. У некоторых людей с воображением нелады — или вообще воображение отсутствует. Толик — яркий тому пример. Думаешь, откуда у него хобот? Он пока не умер, считал, что здоровый, как слон. Нравилось ему это сравнение. Вот и получил. И это еще ничего — я был знаком с одним писателем — тоже из ваших, из людей, — он писал детские книжки про аквариумных рыбок. Как ты думаешь, в каком виде он здесь появился?