Реквием для Праматери
Шрифт:
– Это наше Солнце, – произносит с экрана мужской голос, – источник всего живого на нашей планете и в то же время крупнейшее в системе хранилище водорода. Впечатляет, не правда ли? А теперь взгляните на это. – На экране появляется изображение голубой планеты, расположенной прямо перед светилом. – Со временем водород испаряется с поверхности Солнца, и тогда оно становится все горячее. Его лучи раскаляют земную поверхность, иссушая воду на ней, и в конечном итоге всему живому на Земле придет конец. Меньше чем через тысячу лет наша планета превратится в раскаленный докрасна шар, на котором будет невозможна любая жизнь. – Экран демонстрирует полностью выжженную Землю под солнечными лучами. – Но не все еще потеряно, братья мои! Нас может спасти строительство огромного космического трубопровода,
Я со вздохом разочарования откидываюсь на сидении. Тоже мне, нашли чем пугать народ! Изображение быстро исчезает с экрана, сменяясь новыми порциями рекламы. Я смотрю в окно и вижу, что пневмопоезд подъезжает к огромному городу. Должно быть, это и есть знаменитый Гауптштадт, где мне теперь предстоит жить.
Отсюда город поражает меня своим величием. Дома в сотню этажей, опоясывающие их кольцом электрострады и пневмодороги, всюду флаги со «свастикой» (национальным символом Рейха), огромный железный памятник со вздернутой в приветствии правой рукой, отряды людей в красивой форме повсюду. И над всем этим в помутневшем и подернутом бурой дымкой небе по-прежнему ярко сияет солнце, словно и не знает, что через тысячу лет ему суждено погибнуть, перед этим спалив дотла Землю и все остальные планеты.
Но когда мы вместе с остальными сходим с поезда на платформу и идем через железные ворота со свастикой, огромным орлом и портретом «фюрера» над ними, все краски для меня мигом меркнут, я вливаюсь в обычную городскую суматоху, и мне становится не по себе. Снова подкатывает облупленное такси, мы мчимся под стеклянным куполом туннеля на окраину города. Теперь его гигантизм давит на меня, заставляя сильнее вжаться в спинку сидения и желать только одного – поскорее вернуться в Центр, где я выросла.
Но вот такси останавливается возле невысокого, всего в пятьдесят этажей домика, мы с Вилли и Хильдой заходим в душный и сумрачный подъезд, поднимаемся на лифте почти на самый верх и оказываемся в довольно чистой и уютной квартирке. Мне отводят самую маленькую комнату в ней, правда, с окнами, выходящими на городскую панораму. К этому времени солнце окончательно гаснет, скрываясь где-то за домами, и все вокруг окутывает мягкий, словно бархатный сумрак. Полюбовавшись загорающимися огнями окон и рекламных экранов, я со вздохом опускаю шторы и окидываю взглядом комнатушку, в которой мне теперь предстоит жить. М-да, в Центре у меня палата и то была больше, а главное – уютнее.
– С прибытием в новую жизнь, Ева-Алиса, – мрачно поздравляю я сама себя.
3. Новая жизнь
Из небольшой кожаной тетради, найденной Имперской Службой Безопасности в квартире семьи Штайвиц:
12 апреля
Хм, ну что ж, пусть это будет первая запись в моем «дневнике». Честно говоря, до недавнего времени я не умела ни читать, ни писать. Но случайным образом, протирая полки в кабинете Вилли, я заинтересовалась стоящими там книгами и, раскрыв одну из них, стала вглядываться в буквы на страницах. К своему изумлению, всего через полчаса я уже научилась читать и понимать абсолютно все, что было там написано, а к концу дня проглотила все книги в скромной библиотеке моего «отца» и научилась (правда, довольно коряво) выводить слова на бумаге. Должно быть, это одна из способностей, которыми меня наделили в Центре. Вилли и Хильде я об этом говорить не стала, они ведь явно этого не хотели, раз сами не стали меня учить.
К слову, узнав из одной из книжек, что в прежние времена воспитанные барышни всегда вели «дневники», куда записывали все свои чувства и переживания, я решила поступить так же. Не из сентиментальности или желания походить на них, а просто чтобы потренироваться в письме и вообще ощутить, как это все бывает. Словом, вот моя первая запись в этой тетради, которую я также нашла в дальнем углу кабинета Вилли.
Но уже поздно, меня клонит ко сну. Я и так пишу в темноте, под одеялом, чтобы не заметили «родители». Глаза мои видят прекрасно – должно быть, это еще одна сверхспособность. Что ж, спокойной ночи. Завтра, возможно, эта тетрадь пополнится новыми записями.
13 апреля
Ну что ж, как и обещала, пишу снова. Хочу рассказать, как теперь проходят мои дни и что вообще представляет из себя эта «новая жизнь». Каждое утро Вилли уходит на работу, в какой-то важный «департамент». Впрочем, занимает он там, судя по всему, довольно мелкую должность, иначе мы бы не жили в таком бедном квартале. Мы с Хильдой остаемся дома, причем обычно она сидит целыми днями у себя в спальне, бесконечно красится у зеркала или лежит в постели, говоря, что у нее «в висках ломит и в груди шумит». Сегодня, впрочем, сразу после ухода Вилли к ней зашел какой-то неприятный прилизанный мужчина, они с ним заперлись в комнате и не выходили оттуда с час. Чем они там занимались, я не знаю, да мне это не особо и интересно.
Мне же приходится следить за всем по дому: готовить, стирать, заниматься уборкой. Именно этому всему меня и обучали в Центре. Меня это не особо напрягает, но уже начинает наскучивать. В Центре я все время находилась в четырех стенах, теперь же, когда наконец вырвалась на свободу, все равно остаюсь взаперти, так как на мне теперь лежит забота обо всей квартире и семье. И, честно говоря, я даже не знаю, где мне было бы лучше.
По телевидению целыми днями показывают одно и то же: рекламы, развлекательные шоу, какие-то патриотические картины. А еще раз в час на экране появляется этот клоун со смешным прозвищем Фюрер и дребезжащим голоском начинает вещать что-то о «единстве нации», «подлинно арийской крови» и «стремлении вперед». Ума не приложу, как этот дерганый задохлик вообще смог стать в этом их Великом Рейхе царем и богом, которому все поклоняются. Но во время его речей все граждане Рейха обязаны стоять навытяжку, со вскинутой правой рукой (вне зависимости от того, правша ты или нет), слушать его слова, а в конце троекратно кричать «Зиг хайль». Я выдержала это только первые пять часов, а потом перестала, тем более что Хильде в эти моменты обычно не было до меня дела. Вместо этого я запиралась в кабинете и там, среди уютных каштановых стеллажей и обитых лакированным буком стен, где все так и дышало приятной стариной, в лучах проникавшего сквозь тонкие гардины мягкого солнечного света предавалась мечтаниям, перечитывая старинные пыльные тома.
14 апреля
Сегодня с Хильдой наконец-то вышли из дома и отправились в гости к каким-то ее знакомым. Жили они в паре кварталов от нашего дома, однако в строении более высоком и красивом, чем наше. По пути я старалась насладиться окружающей обстановкой, но мне мешало по-прежнему мерзко голубое небо (такое ощущение, будто бы его специально выкрасили какой-нибудь ядовитой краской!), поэтому я всю дорогу шла, уткнувшись взглядом в асфальт и ничего вокруг не видя.
Квартира у знакомых Хильды оказалась побольше нашей и куда более прилично обставленной. У герра и фрау, фамилии которых я не запомнила, было трое детей: двухлетний мальчик, восьмилетняя девочка и старший сын тринадцати лет. Из всей семейки Вольф, как звали последнего, оказался самым вялым и неразговорчивым; такое ощущение, что в жилах у него текла холодная синяя кровь, как у какой-нибудь амфибии. Но именно с ним меня почему-то все время оставляли наедине, именно на него старались обратить мое внимание, как будто бы это интересовало меня больше всего. Я поначалу пыталась с ним заговорить, но он отвечал мне настолько сонно и невпопад, что я прекратила всякие попытки растормошить славного отпрыска.