Реквием для Праматери
Шрифт:
«А-а, это ты… – Губы ее растянулись в блаженной улыбке, чего раньше никогда не было. – Маленькая Алиса… Алиса в стране чудес… «Выпей меня», «Съешь меня». – И она глупо захихикала. Я недоуменно уставилась на нее, но Хильда как будто бы этого не заметила.
«Так любила эту сказку в детстве, – продолжила она. – Такая наивная и в то же время странная… Потому я так и назвала тебя. А меня, знаешь ли, назвали в честь Брунхильды. Такая отчаянная, смелая была баба…»
Про эту Брунхильду я уже читала. В книге в самом дальнем углу библиотеки Вилли. Разница между ней и «матерью» была просто огромной.
«Хильда, –
«А? Ты еще здесь? – резко зыркнула она на меня, так что я даже отшатнулась. – Господи, за что мне все это? Зачем я вообще решилась взять на себя эту чертову обузу? День за днем делай одно и то же, служи на задних лапках перед этими психами…»
Я замерла, чувствуя, что под действием странного вещества Хильда вот-вот разболтает какую-то страшную тайну, которая и раскроет мне глаза на все происходящее. Но «мать» молчала, а я боялась переспросить, чтобы она чего не заподозрила. Внезапно из стоявшего в углу приемника донеслась музыка, и по моей спине пробежал холодок. Я уже слышала ее раньше! Но вот только где? Хильда вообще слушала музыку совсем нечасто, а в Центре я не могла ее слышать, иначе бы точно запомнила. Но мелодия была знакомая, я точно в этом уверена! Ее переливы давили на меня своей тоской и трагичностью и в то же время взывали к каким-то дремавшим глубоко внутри чувствам. Такое уже было один раз в Центре, но там мелодия была легкой и мечтательной, здесь же – совсем наоборот. Однако чувство было то же самое. Где я могла слышать их раньше?..
«Что это за музыка?» – с замиранием сердца спросила я у Хильды.
«А, это… – равнодушно бросила она. – Это «Реквием» Моцарта. Никогда не любила эту вещь, уныла до ужаса. Так ты сказала, обед на столе? Ладно, сейчас оденусь и приду».
Похоже, она уже отошла от странной вспышки, вызванной вдыханием порошка. Но я от странного чувства «дежавю» (я специально нашла это определение в справочнике) никак не могу избавиться. Неужели я и правда когда-то жила совсем другую жизнь?
Только что произошло нечто совсем странное. Я уже надеялась закрыть страничку на сегодня, но теперь пишу снова, пока ощущения еще свежи. Был уже поздний вечер, я сидела на подоконнике у раскрытого окна и с высоты сорок восьмого этажа любовалась прекрасным городским пейзажем, где в темноте вспыхивали и гасли прямоугольники окон на темных бетонных громадах, а в вышине блестели на черном полотне звезды, которые, хоть и не радовали глаз, но были всяко лучше дневного неба. Ночной ветерок приятно овевал мое разгоряченное дневной суматохой тело, и я, нагнувшись вперед, пыталась разглядеть снующие далеко внизу фигурки поздних прохожих и выглядящих игрушечными машин. Как вдруг, не рассчитав центр тяжести, я наклонилась слишком сильно и в следующую секунду, сорвавшись с подоконника, полетела вниз. Я еще даже не успела испугаться и вскрикнуть, как рука моя нащупала что-то твердое, а в следующий миг я повисла в воздухе. Нет, вру, не в воздухе – мои пальцы уцепились за крохотную трещину в стене, и я теперь висела, держась только за нее. Как это произошло, я и сама понять не могла. Внезапно увидев, что я вишу прямо напротив чужого окна, откуда на меня с изумлением смотрит какая-то голая парочка, я смущенно улыбнулась и попробовала подтянуться вверх. К своему удивлению, у меня это получилось, и я, цепляясь ногтями за малейшие выступы и выбоины, быстро поднялась наверх и вновь очутилась на своем подоконнике. Все было то же самое – тихий приятный вечер, мигающие огни и звезды, ветерок, разве что дух у меня теперь так и захватывало от «адреналина» (вот, вспомнила это слово). Неужели Центр наделил меня еще одной сверхспособностью? И последняя ли она в списке других? Как бы то ни было, теперь я понимаю, что чудом осталась жива и что, возможно, мне еще не раз предстоит открыть в себе новые грани. Хорошо это или нет – пока еще не знаю.
4. День Победы
Электротакси останавливается посреди дороги, замерев в нескончаемом потоке всевозможных мобилей, словно рыба, вмерзшая в лед реки. Все эти люди сегодня направляются на главную площадь Гауптштадта, где пройдет празднование Дня Победы, свершившегося ровно сто лет и по удивительной случайности совпавшего с днем рождения великого Адольфа Гитлера (не нынешнего, а самого первого, его прадеда). Как говорили многие, эта победа стала своеобразным подарком ему.
– Ну что еще такое? – Вилли злобно стучит кулаком в водительское стекло, стараясь перекричать раздающиеся со всех сторон гудки мобилей. – Когда мы уже тронемся?
Таксист – пожилой мужчина, ради праздника наряженный в форму с золотыми галунами и белоснежные перчатки, смущенно разводит руками, прикладывает два пальца к козырьку фуражки.
– Ничего не могу поделать, сэр. Сегодня такой день, что на всех дорогах пробки. Может быть…
– Что еще?
– Может, вам будет быстрее… дойти пешком?.. – с трудом заканчивает таксист. – Тем более тут недалеко, всего-то метров триста…
– Что-о?! – вскипает Вилли, приближая к стеклу свое побагровевшее лицо. – Да как ты смеешь?..
– Спокойно, дорогой. – Хильда гладит мужа по плечу рукой, унизанной дорогими перстнями. – Если надо, можем пойти и пешком. Ты как, Алиса?
Я лишь пожимаю плечами. Какая, в общем-то, разница? Пешком так пешком. «Отец» волей-неволей успокаивается, и мы, покинув такси, пробираемся меж других мобилей к тротуару, по которому нескончаемым потоком уже текут к Площади Победы люди. Едва ли в этом море мы будем двигаться быстрее, но кто я такая, чтобы высказать это вслух?
В толпе меня тут же стискивают со всех сторон. Рядом вертятся разные сектанты, – кто из леворадикалов, кто из Церкви Обновленцев, кто из Общины Правой Длани Христа, – и все наперебой предлагают мне свои брошюры и листовки. Я из вежливости беру, чтобы почитать на досуге. Толпа же, словно живая змея, колышется, выгибается дугой и постепенно вливается на площадь, где из динамиков на полную громкость раздаются звуки военных маршей. Моих «родителей» я быстро теряю в этом потоке, но это особо меня и не волнует. Я лишь поднимаю лицо к небу и, глубоко вдыхая, расслабляюсь. Все-таки вид ночного, не голубого неба меня успокаивает, я представляю себя на вершине «родного» дома, сидящей на подоконнике и любующейся прекрасной панорамой города. Высота – моя стихия, а до этой приземленной толпы мне не должно быть никакого дела.
Но вот все вокруг меня поразительным образом затихают, и на огромных экранах, развешанных на столбах по краям площади, появляется лицо великого фюрера Адольфа Гитлера I, основателя Рейха и Отца нации. Это старая черно-белая пленка, и на ней он вещает что-то о величии Германии, ее народа и чистоте арийской крови… словом, все то, что я слышала уже много раз и в различных вариациях. Но народ вокруг меня воет в исступлении, вторит каждому его слову, а в конце речи вслед за своим древним вождем трижды вскидывает руки в привычном жесте. Чтобы не выделяться, я повторяю за ними, хотя мне это уже и начинает наскучивать.