Реквием в Брансвик-гарденс
Шрифт:
После этого, повернувшись к Вите, она заметила тень старой усталости, легшей на ее черты, и подумала, что этой женщине, наверное, столько раз приходилось принимать решения и отмечать границы пристойного поведения, рассчитывая, что это сделает ее муж. Быть может, в этом угадывалось предельное одиночество… не смерть, не утрата, но одиночество, отсутствие жизненной опоры, когда оказывается, что ты связана со скорлупой прежних мечтаний, из которой ушло содержимое.
– Ну что ж, к счастью, Церковь восполнит все наши недостатки и произнесет необходимые слова. – Мэлори передал свою суповую тарелку убиравшей их служанке. – В меру собственных возможностей.
– Достаточно широких, – впервые вступил в разговор Доминик. – Но все остальное – от Господа.
Младший Парментер резко повернулся к нему:
– Который даровал нам таинства исповеди и отпущения грехов спасения нашего ради, a также соборование, дабы мы были способны принять Его милосердие и обрести в итоге спасение, невзирая на все наши слабости и грехи.
Его длинные и тонкие пальцы лежали на белом полотне скатерти, с трудом сохраняя покой.
– Это совершенно аморально! – с отвращением произнесла Трифена. – По твоим словам, все заканчивается магией. Надо всего лишь произнести правильные слова, и заклинание уничтожит вину. Вот это реально и подлинно скверно! – Она по очереди оглядела всех присутствующих: – Как можете вы верить во все это? Это чудовищно! В наш век разума и науки! Даже Ренессанс был более просвещенным временем…
– А инквизиция? – вставила Кларисса, подняв темные брови. – Там сжигали всех, чья вера отличалась от принятой.
– Не всех, – педантично поправил Рэмси. – Только тех, кто был крещеным христианином и уклонился в ересь.
– Да какая разница? – возвысила голос его младшая дочь. – Ты хочешь сказать, что это правильно?
– Я только исправляю неточное утверждение, – ответил пожилой священник. – Мы можем сделать лишь то, что считаем самым лучшим, согласно собственному воспитанию и пониманию, оставив все прочее. Мы похороним Юнити и соблюдем все формальности англиканской церкви. Господь поймет, что мы сделали для нее то, что считали правильным, и дарует ей Свое милосердие и прощение.
– Прощение! – Переполненный эмоциями голос Трифены возвысился еще на октаву и сделался пронзительным. – Это не Юнити нуждается в прощении, а тот, кто убил ее! Как можете вы сидеть здесь и толковать о каком-то прощении, словно бы она в чем-то виновата?! Это чудовищно!
Она резким движением отодвинула стул, едва не повалив его, и вскочила:
– Я не могу больше оставаться здесь и слушать все эти излияния из сумасшедшего дома!
С этими словами миссис Уикхэм вылетела из столовой, не оглянувшись, оставив дверь раскачиваться на петлях и только случайно не сбив с ног слугу, вносившего новую перемену блюд.
– Мне очень жаль, – пробормотала Вита, с извинением посмотрев на Шарлотту. – Боюсь, что моя дочь действительно чрезвычайно расстроена. Она дружила с Юнити. Надеюсь, вы простите ее.
– Ну, конечно. – Миссис Питт не могла ответить иначе. Ей самой пришлось пережить достаточное количество семейных сцен. Она внутренне покраснела, вспоминая те из них, что были обязаны своим происхождением ей самой, причем не многие были связаны с ее увлечением Домиником. – Мне случалось переживать утраты, и я знаю, какое потрясение они могут вызвать.
Хозяйка дома просияла поверхностной, неглубокой улыбкой:
– Благодарю вас. Это очень любезно с вашей сто роны.
Мисс Парментер с любопытством посмотрела на гостью, но промолчала. Остальная часть трапезы завершилась под вежливые реплики Доминика и Виты, к которым присоединялась и Шарлотта, чтобы сохранять какое-то подобие благопристойности. Рэмси со всем соглашался и раз или два спросил мнение миссис Питт по какому-то поводу. Мэлори не пытался вступить в разговор, a Кларисса хранила скромное и нехарактерное для себя молчание.
После обеда Шарлотта сопроводила пригласившего ее Доминика в магазин. Они ехали во второсортном экипаже. Верх его был опущен, но погода оставалась сухой и ветреной, так что, прикрыв колени полстью, она чувствовала себя вполне уютно. Дав указания кучеру, Кордэ сел возле нее.
– Очень мило, что ты посетила нас, – печальным тоном проговорил он, после того как они отъехали. – Жаль только, что мы снова встретились в подобных обстоятельствах. Обед получился ужасным. Нервы у всех настолько напряжены, что сдают от малейшего прикосновения.
– Понимаю, – негромко проговорила его спутница. – И помню…
– Ну, конечно же, ты помнишь. – Ее зять торопливо улыбнулся. – Прости.
– Как много произошло после нашей последней встречи…
– Ну, ты не слишком изменилась. – С этими словами священник повернулся вполоборота и внимательно посмотрел на молодую женщину. – Волосы совсем как прежде. – В глазах его проскользнуло восхищение, и нахлынувший на Шарлотту порыв удовольствия смутил, хотя она и не пожелала скрывать это.
– Спасибо, – поблагодарила она, улыбнувшись против собственной воли. – Прошло достаточное количество лет, и мне кажется, что я сделалась чуточку умнее. У меня двое детей…
– Двое? – удивился ее собеседник. – Я помню Джемайму…
– У меня есть еще и сын, на два года младше ее. Его зовут Дэниел. Ему уже шесть с половиной лет. – Миссис Питт просто не могла изгнать из своего голоса нотки гордости и нежности. – Но ты переменился – стал совсем другим… Что произошло? Как случилось, что ты встретился с Рэмси Парментером?
В глазах Кордэ гуляли веселые огоньки, однако к ним примешивалась и досада.
– Занялась расследованием? – поинтересовался он.
– Нет, – покачала головой его свояченица, однако этот ответ был не совсем правдив.
Тяга к расследованиям сделалась у Шарлотты привычкой, однако в данный момент она думала исключительно о Доминике и о том, какое воздействие эта трагедия окажет на него. А еще она не могла прогнать из памяти лицо Рэмси Парментера, сидевшего во главе стола, словно утопая в смятении.
– Нет, – снова проговорила она. – Ты очень изменился, и, должно быть, с тобой происходило нечто необычайное. Кроме того, я вижу, что ты очень тревожишься за Парментера, не столько потому, что эта трагедия может отразиться на всей семье, но из-за его собственного состояния. Ты не веришь в то, что он мог преднамеренно столкнуть ее с лестницы, так ведь. – Это было утверждением, а не вопросом.