Реквием в Брансвик-гарденс
Шрифт:
Епископ остановился:
– Все возможно, Айседора. В людях подчас обнаруживается такая тьма, о которой остальные даже не подозревают.
Он сердился на жену, потому что ему приходилось многое объяснять ей. И он охотно объяснил бы, он вообще всегда объяснял ей все, – но она давно перестала говорить ему, что именно поняла.
– Парментер принадлежит к тем людям, которые так и не реализовали свой потенциал, – продолжил Реджинальд, погрозив пальцем. – Вспомни, каким он был, когда мы с тобою познакомились с ним. Блестящим богословом… перед которым открывалось превосходное будущее. Он уже тогда мог стать епископом. Он обладал всеми необходимыми дарованиями, интеллектуальным пониманием, должной квалификацией. А как
Епископ посмотрел сверху вниз на жену, словно бы рассчитывал на ответ, но дожидаться его не стал.
– Парментер утратил прежнюю перспективу, преданность делу Церкви, – заявил он. – В каком-то месте он сбился с правильного пути, Айседора. И хотелось бы знать, насколько далеко он уклонился от него.
За прошедшие годы миссис Андерхилл также не раз замечала изменения, происходившие в личности Рэмси Парментера. Однако люди меняются. Иногда по причине нездоровья, личных несчастий, разочарований или просто усталости, потери надежды. Чтобы поддерживать в себе огонь и энергию юности, нужна великая отвага. И все же она стала на сторону Рэмси – не думая, подчиняясь инстинкту:
– Нам, конечно, придется считать происшедшее несчастным случаем, до тех пор пока нам не скажут, что это невозможно. Мы должны оставаться верными ему…
– Мы должны оставаться верными Церкви! – поправил жену епископ. – Чувства хороши на своем месте, однако сейчас – время принципов. Я обязан считаться с весьма реальной возможностью того, что он может оказаться виновным в преступлении. Люди слабы. Все мы подвержены искушениям и порокам плоти и духа. Я повидал мир в куда большей степени, чем ты, моя дорогая. И о человечестве и его темной стороне, слава богу, мне известно больше, чем тебе. Женщина не должна обо всем знать, а тем более видеть. Но сам я должен быть готовым к худшему. – Он чуть приподнял подбородок, словно готовясь принять способный обрушиться на него в любое мгновение удар – здесь, в этой тихой и уютной комнатке, где лучи утреннего солнца освещали вазон с ранними гиацинтами.
Айседора рассердилась бы, если б не тот настоящий страх, угадывавшийся в непривычно резком голосе мужа, заметный в резких морщинах вокруг его рта. Она никогда не видала его в подобном расстройстве. За тридцать лет совместной жизни ей не раз приходилось видеть, как он принимает нелегкие решения, утешает потрясенных и скорбных – и для каждого находит правильное слово. Ей было известно, что Реджинальд в качестве посредника улаживал сложные внутренние конфликты между честолюбивыми клириками, сообщал многим тяжелые вести личного и профессионального плана. Обычно он находил нужный способ. Его уверенность казалась ясной и основанной на внутреннем постоянстве.
Быть может, все это было внешним, наносным в большей степени, чем представлялось миссис Андерхилл, потому что теперь епископ растерялся. Она не могла не заметить легкую панику – страх не за Рэмси Парментера, но за себя самого, рекомендовавшего этого человека от собственного имени.
– Но зачем, скажи на милость, ему могло это понадобиться? – спросила женщина, попытавшись успокоить мужа намеком на то, что вывод о виновности Парментера непременно окажется ошибочным. Подобное заключение явным образом абсолютно не соответствовало этому человеку, с которым она встречалась никак не меньше дюжины раз в каждом году. Человеку интеллигентному и достойному. Последнее время Рэмси начал казаться ей более сухим человеком, чем прежде. Она не стала говорить – более скучным, так как в подобном случае трудно было сказать, где следует остановиться. Скучными можно было назвать огромное большинство представителей старшего священства.
Бросив на жену нетерпеливый взгляд, епископ вздохнул:
– Ну, первая же очевидная причина, которая приходит мне на ум, говорит, что он мог повести себя с нею недостойным образом.
– Ты хочешь сказать, что он мог закрутить с ней интрижку? – раздраженно уточнила его супруга. Ну почему он всегда излагает свои мысли столь окольными эвфемизмами? Только затемняющими смысл, но не меняющими его!
Реджинальд скривился и критическим тоном проговорил:
– Я предпочел бы, чтобы ты не выражалась столь прямолинейно, Айседора. Но если ты не можешь иначе, скажу тебе – да, именно этого я и опасаюсь. Она была симпатичной женщиной, и я уже успел узнать, что ее репутация в этой области была далеко не восхитительной. Было бы много лучше, если бы Парментер нанял для своего перевода какого-нибудь молодого человека – как я и советовал ему в свое время, если ты помнишь.
– Помню, – нахмурившись, ответила миссис Андерхилл. – Ты сказал тогда, что видишь в этом выборе превосходную возможность, предоставленную молодой женщине для того, чтобы проявить себя… Самый либеральный и добрый пример современной толерантности.
– Ерунда! Это говорил как раз Парментер, – жестким тоном возразил епископ. – Вижу, память твоя становится менее надежной, чем в прежние времена.
Его жена помнила эту сцену во всех подробностях. Они сидели тогда в этой же самой комнате. Рэмси Парментер, наклонившись в кресле вперед, расписывал академические успехи Юнити Беллвуд и сообщал о своем намерении – с разрешения епископа – временно воспользоваться ее услугами. Услышав это, Реджинальд задумался на несколько мгновений, прикусив губу и глядя в огонь. Тогда, в ноябре, было как-то особенно холодно. Дворецкий подал бренди. Епископ в задумчивости покрутил в руке бокал: в свете камина жидкость превратилась в янтарь. Наконец он высказал свое мнение, что такой поступок будет сразу и либеральным, и прогрессивным. Следует помочь науке. А Церковь должна служить примером современной терпимости ко всем людям, а также вознаграждать самых способных.
Айседора посмотрела на мужа – хмурившегося, сутулившегося… Воротничок его с одной стороны чуть задрался. Спорить было бесполезно. В любом случае он ей не поверит.
– Вопрос состоит в том, – объявил Реджинальд, – каким образом мы можем свести к минимуму нанесенный Церкви ущерб? Чем мы можем скомпенсировать тот урон, который может нанести этот скандал великому делу христиан, если не принять срочные меры? Неужели ты не видишь газетные заголовки? «Будущий епископ убивает свою любовницу»…
Он зажмурился как от физической боли, и его унылое лицо побледнело.
Миссис Андерхилл вполне могла представить себе подобные заголовки, однако мысли ее в первую очередь устремились к Вите Парментер, к тому потрясению и ужасу, который она сейчас переживала – не могла не переживать. Насколько хорошо ни знала бы Вита своего мужа, какое бы доверие ни испытывала к нему, она не могла избежать страшного опасения в том, что он может быть обвинен в убийстве. Страдать и даже умирать случалось и невиновным. A сам Рэмси не мог не пребывать в жуткой буре мучительных чувств, вне зависимости от того, был он в чем-то виновен или нет. Дни эти должны были превратиться для него в подлинный кошмар.
– Быть может, мне удастся уговорить его объявить себя сумасшедшим, – проговорил епископ, искоса глянув на Айседору. – Должно быть, он действительно сошел с ума. Ни один здравомыслящий человек не способен завести интрижку с женщиной, подобной Юнити Беллвуд, потерять всякое представление о морали, забыть веру, которой он посвятил всю свою жизнь, забыть все, чему его учили, и в истерическом припадке убить ее. Подобное заключение будет вполне правдоподобным.
Он кивнул, стараясь убедить жену в этой новой идее: