Реквием

Харт Калли

Девушка мечтательно вздыхает.

— Жаль, что никто из здешних парней так не выглядит. Это было бы хорошим отвлечением от скуки, связанной с пребыванием в этой богом забытой академии.

На самом деле я не уделяла особого внимания ребятам здесь, в «Туссене». Только один из них привлек и удержал мое внимание, и сейчас я хочу его смерти больше, чем когда-либо.

— Я все же подумала, что ты, возможно, поссорилась с Тео, — говорит Ноэлани. — Сначала он выбегает, а потом сразу после него ты. Он сказал мне, что хочет подружиться

с тобой. Закопать топор войны или что-то в этом роде. Надеюсь, Тео не сделал ничего такого, что могло бы тебя расстроить?

— О нет. Он ничего не сделал. — Если, конечно, не считать флирта со мной, поцелуев, прикосновений, того, что он заставил себя кончить, а затем использовал мою бандану, чтобы убрать свой беспорядок.

— Хорошо. Я рада. Тео может быть довольно упрямым, когда захочет. Но он хороший парень, знаешь ли. Просто, думаю, в последнее время здесь много чего происходит.

Я замираю на месте.

— Много чего происходит? Что ты имеешь в виду?

Ноэлани открывает рот, но тут же закрывает его.

— О, нет, ничего особенного. Только этот карантин и наказания. Все немного сходят с ума. Надеюсь, директор Форд скоро выпустит нас отсюда, и мы все сможем выпустить пар. Это давно назрело.

Ее голос звучит слишком беззаботно. Почему у меня такое чувство, что девушка мне чего-то не договаривает? Краем глаза я присматриваюсь к ней повнимательнее, но там нет никаких признаков обмана. Только яркая улыбка, которая растягивается от уха до уха.

— Ах, боже мой. Могу себе представить. Поход по магазинам. Кофе. Настоящий кофе. Ух! И поход в кино. «Джамп»! Не могу дождаться, когда отправлюсь с тобой в «Джамп»!

— Что за «Джамп»?

— О, это место, где мы любим тусоваться. На полпути в Сиэтл. Если когда-нибудь вырвемся достаточно рано в пятницу, то могли бы отправиться куда-нибудь в путешествие. У тебя есть паспорт? Может быть, мы могли бы поехать в Ванкувер и…

Боль взрывается в затылке. Такое ощущение, что внутри моего черепа взорвалась бомба. Это так неожиданно, что я падаю вперед, на колени, до боли сжимая руки, задыхаясь, безуспешно пытаясь сделать вдох.

Что-то твердое с грохотом падает на пол рядом со мной. Моя сумка? Телефон? Не знаю. На секунду я ничего не вижу. Мое зрение темнеет, тени расплываются по краям.

— Боже мой, Соррелл! — тревожный крик Ноэлани громкий и близкий. Ее руки на мне, гладят меня. Мир вокруг меня снова становится четким, и ее испуганное выражение лица наполняет меня необъяснимой тревогой.

Тум, тум, тум!

Боль в затылке не проходит. Становится только хуже. Арррр, такое чувство, что мой череп раскалывается!

— Все в порядке, все хорошо. Ш-ш-ш. Наклонись вперед. Дай мне взглянуть.

Я не знаю, чего она хочет. Мне не нужно наклоняться вперед. Боль исходит не из моего затылка. Она исходит из моей головы, и это… ах, это чертовски больно!

—

Какого хрена, Себастьян?! — рычит Ноэлани. Никогда раньше я не слышала, чтобы она кричала. Девушка вообще не из тех, кто повышает голос. А сейчас, похоже, она вот-вот взорвется. — О чем, черт возьми, ты думал?

Теперь я могу разглядеть ее как следует. Ноэлани садится на корточки передо мной, и когда поднимает руки, чтобы убрать волосы с моего лица, они покрыты кровью. Я отклоняюсь от нее, мой пульс учащается.

Девушка смотрит не на меня, а на кого-то позади меня.

— Я сыт по горло этим дерьмом, — рычит мужской голос.

Я протягиваю руку, чтобы удержаться, чувствуя головокружение, тошноту, накатывающую на меня, и моя рука натыкается на что-то гладкое и цилиндрическое. Банку колы? На дне банки огромная вмятина, а другой конец выдвинут наружу, металл выпирает. Жидкость внутри шипит, печать сломана, из неё с шипением вытекает тонкая струя содовой.

— Мне надоело, что все притворяются. Меня тошнит от того, что меня наказывают из-за нее. — Яд в его голосе заставляет меня развернуться на месте. Слишком быстро. Я снова чуть не теряю сознание.

В пяти футах от меня Себастьян скрестил руки на груди, его лицо — маска гнева.

— Какого хрена? — Я начинаю собирать воедино то, что произошло. Банка из-под колы, разбитая и протекающая по всему полу. Раскалывающая головная боль, которая теперь поселилась у меня за глазами. Себастьян швырнул чертову банку мне в голову и попал точно в цель. — О чем, черт возьми, ты говоришь, Себастьян?

Парень смотрит на меня с отвращением, рассматривая так, будто я что-то неприятное, что он только что соскреб со своего ботинка. Его челюсть двигается, как будто он пережевывает свои слова, прежде чем выплюнуть их в меня.

— Ты, Соррел Восс. Ты — гребаная проблема, и мне надоело притворяться, что это не так.

— Как, черт возьми, я могу быть для тебя проблемой? — я осторожно прикладываю ладонь к затылку, и моя рука становится еще более окровавленной, чем у Ноэлани. Теперь я это чувствую — ровный, горячий поток крови, бегущий из открытой раны на затылке, стекающий по моим волосам и вниз по задней части шеи. Её очень много. Мой желудок переворачивается.

Себастьян видит кровь на моих руках, и его лицо становится еще жестче. Он раздувает ноздри.

— Все ходят вокруг да около, делая вид, что ничего не знают, но это же очевидно, — выплевывает он.

— Очевидно? Что, черт возьми, очевидно? Для меня ничего не очевидно.

— Себ. — В тоне Ноэлани звучит странная нотка. Я не могу сказать, что это такое, но звучит как предупреждение.

Себастьян закатывает глаза. Сейчас вокруг нас собралась небольшая толпа, чтобы поглазеть на происходящие. Однако большинство других учеников обходят нас стороной, опустив головы, явно притворяясь, что они ничего не видели. Придурки.