Реквием
Шрифт:
Прошло много лет. Я учился на последнем курсе Кишиневского медицинского института. Распределение и трудоустройство выпускников тогда проводилось в "добровольно-принудительном" порядке. Как увлекающийся техникой, в субординатуре я попал в группу рентгенологов.
Обучаясь в мединституте, все годы обучения я подрабатывал лаборантом на кафедре гистологии, в физиологическом отделе центральной научно-исследовательской лаборатории института. Последние два года работал лаборантом-биохимиком под руководством главного врача
Закончив субординатуру и получив диплом с направлением в район, я подал заявление об освобождении меня от должности лаборанта. Подписывая мое заявление, Михаил Григорьевич спросил:
– Куда на работу и кем?
– В Дондюшаны. Врачом-рентгенологом.
Решение профессора было молниеносным:
– Это не для тебя! Отоларингологом желаешь стать?
– Желаю...
Уйти из рентгенологии было нелегко. В течение недели заслуженный деятель наук безуспешно обивал пороги управлений министерства. Я уже смирился, потушил в себе искорку слабой надежды стать ЛОР-врачом. Но на Михаила Григорьевича отказы действовали с точностью до наоборот. Его настойчивость не знала границ. Что он во мне увидел?
В конце недели, после визита профессора к министру, я держал в руках направление министерства на работу отоларингологом в родной район и предписание в интернатуру на кафедру, которой руководил сам Михаил Григорьевич. Так нечаянно в одночасье я стал ЛОР-врачом.
В семьдесят седьмом по путевке минздрава я прибыл на курсы повышения квалификации в ЛОР-клинику Харьковского института усовершенствования врачей. Заведующая кафедрой профессор Нина Александровна Московченко знакомилась с нашей группой по списку в алфавитном порядке.
Одной из первых прозвучала фамилия Валевича. В соседнем ряду поднялся плотный человек средних лет. Я узнал его сразу. Это был Михаил Андреевич Валевич, консультировавший меня в Черновцах двадцать лет назад. А в шестьдесят третьем, по рассказам брата, Михаил Андреевич удалил осложненное инородное тело в нижней трети пищевода у моего двухлетнего племянника - Сережи.
Подняла Нина Александровна и меня.
В перерыве Михаил Андреевич подошел ко мне сам:
– У вас были родственники в Черновцах?
– Да. Я знаю, что вы удалили моему племяннику инородное тело пищевода. А раньше, в пятьдесят девятом, вы консультировали меня.
– Так это вы? Вспомнил ваш нос и снимки. Как тесен мир!
На следующий день я пригласил его отобедать в ближайшем кафе:
– Не откажите, в знак признательности, Михаил Андреевич!
Знакомясь с меню, я спросил Валевича:
– Коньяк? Сухое вино?
– Спасибо, ничего. Я не пью.
В тот день мы обедали без горячительного.
Через два-три дня Нина Александровна уточнила у курсантов объем выполняемых оперативных вмешательств. Распределила нас по подгруппам в зависимости от диапазона выполняемых операций. С Валевичем она говорила как со старым знакомым, уважительно, без чувства собственного превосходства и менторства. Неожиданно профессор заявила:
– После перерыва первая подгруппа собирается у операционного блока. Сегодня осложненный эпитимпанит. Прооперировать попросим Михаила Андреевича. Вы готовы?
Валевич согласно опустил голову.
Пока готовили больного, Михаил Андреевич очень долго тщательно изучал рентгеновские снимки. Затем осмотрел само ухо, исследовал слух камертонами. Постриг ногти, после чего старательно мыл руки. Потом его одели. Наконец операционная сестра пригласила:
– Больной готов!
Происходящее в тот день отпечаталось в моей памяти надолго. Всю местную анестезию операционной области Валевич сделал с единственного прокола кожи, молниеносно продвигая иглу в намеченных направлениях.
Когда операционная сестра подавала скальпель, мне показалось, что рука хирурга крупно дрогнула. Но это длилось только одно мгновение. Рука Валевича уверенно захватила инструмент и скальпель мгновенно провел разрез по небольшой условной дуге. Ассистент, старый врач клиники, еще останавливал кровотечение из мелких сосудов, а Михаил Андреевич уже обнажил сосцевидный отросток и закрепил "лиру" - ранорасширитель для уха. И без того незначительное кровотечение остановилось за счет натяжения мягких тканей.
А дальше... В ход пошли ушные долота и стамески. Что делал Валевич, осознавали только мы, уже неоднократно оперировавшие ухо. Вот вскрыта пещера сосцевидного отростка. Образование общей полости, сглаживание шпоры, удаление кариозно измененных ячеек, пластика слухового прохода. Формирование лоскута и его фиксация, ушивание раны. Все, казалось, прошло на одном дыхании.
Когда Михаил Андреевич затянул последний шов, раздался шумный коллективный вздох:
– Вот это да-а!
Доцент кафедры Владимир Тимофеевич Лисовец, руководитель одной из подгрупп произнес:
– Мастер-класс!
После операции мы долго обсуждали увиденное, каждый приводил свои наблюдения, случаи из практики.
Оживленное обсуждение продолжалось по дороге в общежитие. Коллега из Золотоноши по имени Владимир Ильич, внезапно остановился:
– За такой урок угощаю всех обедом! Без возражений!
Зашли в кафе "Театральное". Заказывал Владимир Ильич. На столе появилась бутылка коньяка и шампанское. Когда подали салаты, Владимир Ильич разлил по рюмкам:
– За вас, Михаил Андреевич! За операцию!
– Пейте, ребята! Я воздержусь. Здоровье не позволяет...
Владимир Ильич оказался, мягко говоря, настойчивым:
– Михаил Андреевич! Одну рюмочку! Грех не принять на грудь! Как лекарство! Расслабься после операции!
Наконец Михаил Андреевич сдался. Когда он поднимал рюмку, мне снова показалось, что рука его крупно дрогнула. Но Валевич быстро наклонил голову и прижался губами к краю рюмки. Медленно поднимая голову, вылил в себя коньяк. Рюмку продолжал прижимать к губам так, что, что побелела красная кайма нижней губы.