Реквием
Шрифт:
Купленные дрожжи я нес домой, завернув дополнительно в кусок газеты. Самого запаха дрожжей я не переносил. Зато все остальное я нюхал с удовольствием. Особенно приятным был запах ванили, которая, по моему убеждению, всегда пахла праздником. Если чёрный перец был молотым, нюхал его с осторожностью. Попавший однажды в нос, измельченный порошок чёрного перца вызвал приступ неукротимого чихания. Сначала было приятно и даже забавно. Но потом носом пошла кровь, которая не останавливалась довольно долго.
Запах кориандра мгновенно переносил меня в нашу "велику хату" (каса маре), где перед праздниками отец укладывал в широкую
Особо острые ощущения вызывало вдыхание паров "монии". Если "монию" поднести к самому носу и потянуть воздух, то возникало непередаваемо острое ощущение. Аммиак заставлял мгновенно отдергивать голову назад, в глубине носа в голову вонзались десятки тонких буравчиков, которые останавливали на мгновения дыхание. Затем следовало першение в горле, слезотечение, чихание. Менялись и становились более громкими голоса людей, тарахтение телег, кудахтанье кур.
Маме было достаточно одного взгляда, чтобы определить степень моего увлечения "монией". Не очень сердясь, она для порядка ругалась. Затем, тщательно обернув "монию" несколькими слоями целлофана, опускала в небольшую баночку из-под какого-то лекарства и плотно закручивала крышку.
Мама хранила специи в отдельной картонной коробочке, которую, выбрав момент выносила и прятала в великой хате. Как говорила баба Явдоха, подальше от "святых" рук. В нашем доме "святыми" были только мои руки. Я всегда оперативно находил спрятанное. Бывало, мама забывала, в какое укромное место она прятала специи или что-либо ещё. В таких случаях, как только мама начинала искать, я добросовестно подсказывал: что она ищет и что где лежит...
После того, как мне исполнилось семь лет и я пошёл в школу, родители перестали прятать от меня всё, включая деньги. Значительные суммы денег родители прятали в сложенное одеяло, либо под стопку белья в платяном шкафу. Монеты в нашем доме всегда лежали на виду: на полочке справа от двери в круглой пузатой сольнице. Потом я предложил прятать деньги на широкой планке под столешницей старинного массивного стола, стоявшего в нежилой комнате. Так и делали. Отец как-то сказал, что там никто не догадался бы искать. Я уже был женат, а отец продолжал ложить деньги под столешницу на импровизированную полку.
Родилась Домка на территории древней Подолии в семье Пастухов (Григория и Софии) в Заречанке (Ходыковцы, Ляцкорунь, Яскорунь) Чемировецкой волости Каменец-Подольской губернии. В Бессарабию переехала вместе с родителями, потянувшимися за переселяющимися земляками. Вскоре после переезда вышла замуж за Павла Гусакова. Брат Домки - Никита поселился в верхней части села, положив начало династии Пастухов в нашем селе.
Пошли дети. Федор, Анна, Петр, Владимир, Елизавета, Мария, Александр, Вера. Всего родила тринадцать. В живых осталось восемь душ. Еще до революции старший Федор в поисках лучшей доли уплыл в Бразилию. Обосновался в Сан-Паулу. Язык освоил быстро. Выучился на водителя. Всю жизнь работал шофером на ткацкой фабрике.
В 1924 году умер муж - Павел. В 1926 году Домка с семерыми детьми, вместе с семьёй одного из братьев Вишневских, прибыли пароходом в Бразилию. Высадились в порту Рио-де-Жанейро. Прибывших из Европы будущих рабочих управляющий кофейной плантацией увозил из порта скопом на арбе, запряженной волами. Бессарабцев, приплывших искать лучшей доли было много. Вместе с Домкой и Вишневскими поехала на кофейные плантации и большая семья Буркатых из Городища. На пароходе, пересекавшем океан, с Бессарабии, по рассказам Домки, было более пятидесяти человек. Под немилосердно палящим солнцем с утра до захода солнца собирали кофе. Заработки были мизерными.
Связались с Федором, который только через три месяца сумел приехать и забрать всех в Сан-Паулу. Помог устроиться на работу на ткацкой фабрике. Работа была тяжелой. Ткали какую-то особую тяжёлую ткань вручную, тысячи раз за день прогоняя руками массивные челноки через всю ширину материи. Заработки оставляли желать лучшего. В Бразилии Анна, самая старшая дочь, встретилась с Танасом, своим будущим мужем. Вскоре они поженились.
С трудом накопив денег, Домка с детьми вернулась в Бессарабию в 1928 году. Брат Павла, при отъезде выкупивший у неё землю и хату, вернул все имущество. Домка, в свою очередь, вернула ему деньги, на которые когда-то купила билеты через океан. По возвращении Домка вскоре купила коня. В селе покупала молоко, сметану, творог, которые сразу же возила на базар в Бричево. В небольшом еврейском местечке к тому времени сформировался приличный коммерческий центр с самым большим базаром к северу от Бельц. Продав молочные продукты, Домка скупала оптом все, что имело сбыт в Елизаветовке, в основном бакалею.
Тем временем сыновья Владимир и Петр из Каетановки переехали в Бельцы. Стали работать на железной дороге проводниками. Вскоре после переезда семья Петра погибла от печного угара. Уже после войны к Володе в Бельцы с семьей уехал самый младший из братьев - Александр.
Я учился в одном классе с внуком Домки, Сергеем Навроцким, сыном Маруси. Они жили в одной хате с Домкой. У Сергея была сестра Нюся, старше нас на семь лет. Мне нравилось бывать и играть на широком, заросшем дикой многолетней травой, подворье Домки. Мы могли часами носиться, играя в жмурки, догонялки и прятки. Постоянным участником наших игр был троюродный брат Сергея Боря Пастух, наш одноклассник, живший неподалеку.
Мало-мальские недоразумения в игре часто перерастали в драки, которые всегда затевал Сергей. Будучи самым рослым из нас, с бойцовским характером, он всегда выходил победителем. Но меня, как магнитом тянуло до горы. Там было то, чего мне так недоставало дома. Сергей рос в ничем не ограниченной воле. Его не заставляли по утрам умываться, а каждый вечер снова мыть ноги. В отличие от меня, постоянно и бесплодно мечтающего о собственной собаке, Сергей, по выражению бабы Домки, менял собак, как цыган лошадей.
На высоком чердаке под толстой соломенной крышей Сережа разводил разномастных голубей, которых ему привозил из Бельц дядя Сяня (Александр). Больше всего мне нравились красные и желтые двучубые. Это были небольшие птицы с двумя чубами, широкими веками и коротким клювиком, едва выступающим из-под переднего чуба. Короткие клювы делали голубей похожими на попугаев.
У нас дома такого богатства не было. Дома были только корова, теленок, свиньи, куры, пчелы да еще ненавистные кролики, пожирающие огромное количество травы, которую надо было изо дня в день рвать на меже за лесополосой.