Реквием
Шрифт:
Сама Саша пошла в школу шести лет. В первый же учебный день вместе с шестилетней Валей Киняк покинули класс и убежали домой. Причиной побега стало то, что у них не было портфелей, в то время, как все остальные дети были с школьными сумками. А подругам из дому дали только по тетрадке и карандаш. Портфели купили. Обе подруги учились на «хорошо» и» отлично».
Класс, в котором училась Саша Палладий был удивительным, непохожим на другие. Мой двоюродный брат Тавик, Ставнич Галя, Киняк Валя и наша героиня Саша Палладий были на год младше своих одноклассников. Вместе с тем, они, младшие, составили интеллектуальный костяк класса.
Закончив
Закончив среднюю школу в шестнадцать лет, была направлена на работу пионервожатой в родную школу. Затем стала учительницей младших классов.
И вот за плечами физико-математический факультет педагогического института. В семьдесят восьмом была назначена директором Елизаветовской восьмилетней школы. Потом, до пенсии — учитель математики.
В восьмидесятых Александру Федоровну посетила идея, которая не отпускала ее почти два десятилетия. Ее целиком захватила оригинальная цель: воссоздать на бумаге генеалогическое древо села. Воспоминания старожилов, письма, телефонные переговоры, старинные фотографии, вырезки из старых газет. Всё это легло в основу многолетнего труда целого коллектива.
Как результат кропотливой работы, передо мной лежит ксерокопия альбома с генеалогическим древом села более чем столетнего периода. Значение труда, вложенного в этот альбом, трудно переоценить. Все, приехавшие с Подолья, семейные кланы отражены на страницах альбома. Каждый потомок, имеющий елизаветовские корни, может найти себя и своих предков вплоть до первого колена переселенцев в сложном генеалогическом лабиринте моего села.
Гусакова Мария Николаевна, 1944 года рожд. Внучка старой бабы Домки, двоюродная сестра моих одноклассников Жени Гусакова и Сергея Навроцкого. Одноклассница Бори, Тавика и Валенчика.
Отец Маруси погиб на фронте. С той поры прошло семьдесят пять лет. К глубокому сожалению и моему стыду история не донесла до нас фамилии и имени ее отца.
Маруся была старше нас на два года и училась в одном классе с моими двоюродными братьями — Борисом и Тавиком.
Брузницкая Людмила Ананьевна, 1944 года рожд. Отец Брузницкий Ананий погиб на территории Польши 13. 02. 1945 года. К концу войны пришла похоронка. В электронной базе данных я нашел: красноармеец Брузницкий Ананий Иванович, 1924 года рожд. в бою 29.01.45 г. первым ворвался в траншею противника, убил пулеметчика, захватил ручной пулемет и вел из него огонь по отступающему противнику. При отражении контратаки из трофейного пулемета уничтожил нескольких немецких солдат. Награжден орденом Славы 111 степени.
Люся, сама на два года старше меня, училась со мной в одной классной комнате. Как я уже писал, наши первый и третий классы были спаренными. Вспоминая Люсю тех лет, крепнет убеждение, что Люся тогда тяжело переживала собственную безотцовщину. В отличие от нас, часто несерьезных и проказливых, Люся училась старательно. Остро переживала каждую неудовлеворительную оценку. Ее, часто скорбное, лицо приобретало черты трагичности из-за опущенных уголков губ и вертикальной складки чуть выше переносицы. Закончив семилетку, четырнадцатилетняя Люся осталась работать в колхозе. Рано вышла замуж. Будучи взрослой и пожилой, запомнилась, постоянно пекущейся о состоянии здоровья собственного сына и внуков.
Киняк Валентина Александровна, 1944 года рожд. Отец Киняк Александр Викторович, 1920 года рожд. был призван на фронт в начале сентября 1944 года. В бою под венгерской деревней Павлова был убит осколком в результате разрыва артиллерийского снаряда.
В главе «Дочка-племянница» я обстоятельно описал непростую историю семьи Киняков и судьбу Валентины Александровны.
Твердохлеб Октавиан Павлович «Тавик», 1944 года рожд. Мой двоюродный брат по маме. Отец Тавика Твердохлеб Павел Захарович был призван в сентябре сорок четвертого одновременно с моим отцом. Два месяца в Житомире. Уже в конце ноября в заиндевевших, насквозь продуваемых, вагонах повезли в Муром.
— Только тогда я по настоящему понял, почему так часто рядом упоминаются голод и холод, — рассказывал мой отец. — В задней части вагона через щели постоянно наметало, поднятый поездом, серый снег. В буржуйках, которые были в вагонах, а то и на настеленном листе жести жгли всё, что горело. Жгли даже письма от родных. Старались согреть хотя бы руки.
— Бак с кашей приносили в первой половине дня. Сразу раздавали порции на целый день. Все старались съесть суточную порцию сразу, пока каша была горячей. После каши становилось теплее. К обеду не съеденная каша замерзала, превращалась в камень. Разогреть было невозможно даже на буржуйке, так как не было дров. Об этом рассказывать?
— Регулярно выдавали только махорку. Я не курил. Зная это, курильщики предлагали хлеб за махорку. Хлеб не лез в глотку, когда я ел, а обменявшие курили махорку и смотрели на меня. Я перестал менять. Махорку у меня забирал мой кумнат, Павло Твердохлеб, отец Тавика. Он курил, не переставая. Павло и свой хлеб обменивал на табак у других. Не доезжая Брянска, Павло слёг. Два дня весь горел. Так, в горячке, и умер. Негнушиеся, как бревна, тела умерших перегружали в небольшой вагон в середине состава. На одной из станций перед самым Муромом вагон отцепили. Где могила Павла?
О Тавике я подробно писал во многих главах. Необычайно ответственный, с математическим складом ума, Тавик учился легко, всегда помогая другим. Многие инженеры-электрики, учившиеся заочно на энергетическом факультете политехнического института, обязаны Тавику своими дипломами.
Друг с раннего детства и родственник Тавика Валентин Михайлович Натальский вспоминает:
— Мы учились во втором классе, когда из Тырновского военкомата прислали две путевки в Суворовское училище. Для нас с Тавиком, как для детей, отцы которых погибли во время войны. Мои вначале дали согласие. Но вмешалась Тавикова баба Явдоха:
— Куда такого маленького сироту. Отец погиб, сейчас ребенка забирают. Я в эту войну похоронила сына, зятя и свата. (Сват бабы Явдохи Климов Иван Иванович погиб в Германии на подступах к Берлину второго мая сорок пятого.)
— Не дам ребенка! Костьми лягу!
После того, как стало ясно, что Тавика не отпустят, воспротивились и мои родные:
— Не пустим и мы! Чтобы все село говорило, что мы решили Валенчика сбыть с рук, избавиться от сироты?
Так не состоялась наша, совместная с Тавиком, военная судьба.