Реквием
Шрифт:
— В Тырновской средней школе раскрылся талант, иначе не скажешь, как математика. На контрольных работах Тавик неизменно решал все варианты быстрее, чем остальные решали свой единственный вариант. Я лично, в математике, не ошибусь, если скажу: жил за счет Тавика.
— Во время службы в армии, мы с Тавиком, образно говоря, не расставались. Несмотря что служили на расстоянии ровно в две тысячи километров. Тавик служил в авиации под Красноводском синоптиком на метеостанции. Я служил в Московском военном округе связистом в ракетно-зенитном подразделении. Мы с ним регулярно
— Когда я работал на тракторном заводе, жил у Тавика. Без преувеличения — в моем поступлении огромная доля Тавикова труда. В течении года он натаскивал меня в математике и физике так, что поступление в институт не было для меня проблемой. Работая в проектном институте, Тавик первым в те годы сделал революционный прорыв в автоматизации процесса составления смет в строительстве энергетических объектов в сельском хозяйстве.
Необычна судьба, родившегося в сорок четвертом, моего одноклассника Твердохлеба Ивана Семеновича. Настоящей его фамилии история не донесла.
В самую тяжелую пору голодовки сорок седьмого Андриевская Каролина, бывшая замужем за Дмитром Твердохлебом, поехала к родственникам на Лячину (села Заречанка, Драганивка, Летава). В семье дальних родственников голод выкосил всех взрослых, отдававших последний кусок детям. За грубкой от голода надрывался, осипший от постоянного крика, совсем крохотный исхудавший трехлетний ребенок. Сын одной из умерших родственниц. Тонкие руки и ноги, огромный живот. Это и был маленький Ваня. Бездетная Каролька уговорила родственников отдать ей истощенного малыша. Так в Елизаветовке появился Иван, усыновленный Дмитром и Каролькой.
Будучи дважды второгодником, Иван учился с нами в одном классе. Худой, если не сказать тощий, Иван был самым высоким из моих одноклассников. Все годы он сидел на самой задней парте. Учился он весьма посредственно. Учеба давалась ему нелегко, особенно математика. Вместе с тем, в отличие от нас, его одноклассников, Ивана отличала удивительная ответственность и любовь к любому физическому труду дома, на уроках труда в мастерской и на школьном опытном участке. Нас, его одноклассников, всегда поражало и вызывало нашу мальчишескую зависть то, как ловко и быстро Иван запрягал лошадей, орудовал топором, молотком и лопатой.
Окидывая взглядом прожитое, по новому вижу мое село, моих сверстников и ребят старше нас, которым выпала нелегкая доля родиться и расти в самое кровавое и жестокое время — в войну. По новому вижу судьбы и характеры детей войны. В процессе написания главы я поймал себя на том, что в детстве, бывало, завидовал приволью сверстников, живущих без отцов.
Скорее всего не было у ребят, потерявших отцов на фронте, той воли, о которой мечтал я. Это была моя иллюзия. Оставшиеся без отцов, большинство детей войны, в отличие от меня, с раннего детства знали нужду и цену куску хлеба. Они вырабатывали в себе другую волю, волю к победе над собой, скорее всего, не отдавая себе в этом отчета.
Много лет назад я был в гостях у одного из старейших педагогов района, в прошлом учителя младших классов. Еще не кончилась война, а он, будучи грамотным, без педагогического образования начал свою педагогическую деятельность в «Ликбезе». Потом закончил заочно-очное отделение Сорокского педагогического училища. Сидя за праздничным столом, накрытым в честь приезда детей и внуков старый педагог на пенсии рассказывал:
— С сорок пятого года у меня было много выпусков учеников с первого по четвертый класс. За пятьдесят лет через мои руки и перед моим взором прошло более трехсот детей, которым я вложил в руку ручку, научил писать и считать. Я заложил первый камень в фундамент их воспитания и образования. Уже на пенсии, однажды зимой в бессоннице мне пришла в голову странная мысль, заставившая меня встать и пройти в другую, нетопленую комнату.
— Выдвинув огромную шуфляду платяного шкафа, я взял, ежегодно сшиваемые мной, тонкие ученические тетрадки. Там были списки всех моих учеников с сорок пятого года. Я подсчитал: среди моих «выпускников» четвертого класса, которых я учил первые четыре года, не было ни одного, который бы во взрослом состоянии, за что-либо был осужден и сидел в тюрьме. У других педагогов, в том числе и с высшим образованием, были. А у меня ни одного.
Я вспомнил старого УЧИТЕЛЯ и подсчитал:
Среди детей погибших отцов — моих земляков нет ни одного случая конфликта с законом. Я проанализировал: В моем селе и окрестных селах к суду привлекались известные мне взрослые, детство которых прошло либо с отцами, либо в неполных семьях, которые распались из-за ухода, предательства отцов. Другими словами — ничего нового: ряды осужденных пополняют взрослые с педагогической запущенностью в детстве.
Среди моих земляков, детей погибших на войне отцов из 35 человек:
— С высшим образованием — 8
— Со средним специальным образованием — 13
— С неполным средним образованием — 14 человек.
Из них: 5 управленцев, 4 инженера, 4 педагога, 2 медработника, 8 механизаторов, строитель, железнодорожник, бухгалтер, электрик, торговый работник, киномеханик.
Самый бедный год в Елизаветовской демографии военных лет — сорок пятый. Объяснимо. Во второй половине сорок четвертого практически всех мужчин села призвали на фронт. В последнем году войны в Елизаветовке, повторяю, родились всего лишь трое детей. Сорок шестой — это мой год. В том году нас было одиннадцать. Сорок седьмой — 22. Сорок восьмой — 24. Сорок девятый — 23.
Родились мы, послевоенные дети, только благодаря тому, что наши отцы вернулись с той войны живыми.
Жизнь продолжалась. В девяностых мой покойный отец говорил:
— Было очень трудно. Была война… Разруха. Голодовка. Белый хлеб мы увидели не сразу… Но было очень легко… на душе. К каждому празднику в газетах и по радио объявляли об очередном снижении цен. Впереди была жизнь. Рождались дети. Село строилось. Построили клуб, правление… Построили школу… Дети учились бесплатно. Впереди всегда что-то светило. А сейчас…