Реквием
Шрифт:
Выжившие в стремительном потоке горной реки, ссылаемые попадали в более спокойный Евфрат. На крутых речных поворотах, келек, как правило, выбрасывало на берег и отверженный начинал новую жизнь в одиночку, либо попадал в плен, к обитавшим в южной Месопотамии, воинственным племенам аккадцев. Во время половодья келеки, бывало, выносило в Большую Соленую Воду (Персидский залив).
Келек строили сообща, всем городом. Это был значительный и серьезный момент в жизни поселения. Определяли, несмотря на возраст, нового будущего правителя города, хозяина, военачальника, человека, призванного принимать в будущем ответственные решения в мирной и военной судьбе городов.
Келек
Оттолкнув келек от берега, братья наблюдали, пока груженный плот не скрылся за поворотом горного потока. Потом повернулись и, не оглядываясь, пошли в город. То, что произошло, не было предосудительным, считалось знаком хорошего отношения к братьям-соперникам по наследованию должности правителей городов. Править должны только сильные телом и духом.
Адаб плыл только днем. Как только солнце катилось к закату, Адаб шестом подталкивал келек к берегу и прочно привязывал его к стволу толстого дерева. Ночевал на келеке, опасаясь, охотящихся по ночам шакалов, гиен и каракалов (разновидность рыси). Питался сухими мучными и сырными лепешками, уложенными в глиняный сосуд, дикорастущими вишнями и мелкими, больше похожими на дикий миндаль, персиками, в изобилии растущими на берегах вдоль реки.
К концу второго дня путешествия Адаб увидел, что река внезапно расширилась, чистые струи Мурата смешивались с более мутными потоками воды, текущей со стороны захода солнца. Адаб понял, что келек достиг места, где бурный Мурат сливается с более спокойной Карасу. Дальше предстояло плыть уже по Евфрату. Каждый день, как только солнце склонялось к закату, длинным шестом Адаб направлял келек к пологой части берега. Течение Евфрата в таких местах было более спокойным. Адаб выволакивал келек на берег, освобождал, привязанных к центральному стволу келека коз.
Козы, словно чувствуя короткую свою трапезу, быстро насыщали желудки сочной травой и корой кустарников, в изобилии растущих вдоль реки. Утром Адаб снова направлял свой келек вниз по реке, навстречу неизвестности. Однажды стремительное течение ударило келек о выступ нависающей скалы. Келек резко развернуло, закрутило, и Адаб, не удержав равновесия, был сброшен в ледяную воду.
Едва успел ухватиться за, привязанный длинной веревкой к центральному стволу плота, шест. Подтягиваясь по шесту, затем по веревке, совсем окоченевший, с трудом взобрался на мчащийся в стремительном потоке, келек. С трудом раздвигая, сведенные ледяным холодом воды, суставы, направил свое плавучее временное жилище к берегу. Успел привязать к дереву плот, выпустил на берег пастись коз и потерял сознание.
Очнулся от негромкого разговора на непонятном языке. Над ним стояли, низко склонившись, двое: старик и старуха. Поодаль на траве сидели две женщины и девочки. Это было одно из разрозненных племен гутиев, изгнанных со своей родной земли (Территория современного Иракского Азербайджана — Прим. автора) первыми набегами акаддцев.
На зеленом склоне пологого холма паслось большое стадо коз. Седая, с длинными волосами, старуха, сидя у потухающего костра, помешивала в глинянном, с двумя массивными ручками, горшке варево. Увидев, что Адаб очнулся, отлила из горшка в глиняную плоскую, больше похожую на миску, чашу, варева и поднесла ко рту Адаба.
Приподняв голову Адаба, старуха с трудом напоила его горячим горьким отваром. Напившись, Адаб снова потерял сознание. Вновь, как раньше дома, его одолевали дикие головные боли, тошнота. Временами его изнуряли, не давая вдохнуть, болезненные судороги во всем теле. А старуха продолжала кормить его свежеприготовленным курутом (козьим сыром) и поить безобразно горьким, приготовленным ею самой, отваром.
Скоро Адаб стал подниматься и подолгу смотрел на, несущий свои воды на полдень, Евфрат. Потом стал ходить. Собирал на пологом склоне горы дикие персики и, начинающие поспевать, мелкие ярко-красные яблочные ягоды (райские яблочки). Все его козы паслись в общем стаде.
Силы Адаба восстанавливались, но по ночам снова снилась его обледенелая голова, каменной твердости шея. К утру его начинал бить сильный, судорожный озноб. Проснувшись поутру, он обнаружил, так знакомые ему двоение в глазах и половинчатое зрение. Вновь облаковидная серая пелена закрывала от его взора левую половину мира. К полудню, как и в Эдуббе (школе табличек) его валили с ног головные боли с тошнотой. Малейшее движение головы вызывало болезненное ощущение, колыхающейся внутри головы, еще совсем мягкой, полужидкой головкой, только что приготовленного, козьего сыра.
Приютивший его семейный клан состоял из семи человек. Глава клана, низкорослый худой старик с коричнево-серой, от постоянного пребывания на солнце, кожей лица, довольно сносно говорил на шумерском, родном языке Адаба. Старуха, его жена, все больше молчала, пребывая в постоянной работе. Но чаще всего Адаб видел ее, старательно выскабливающей и шлифующей ноздреватыми камнями, козьи шкуры.
Дочь старика, худая, сильно смуглая женщина средних лет, постоянно возилась у не потухающего днем и ночью, очага, устроенного под навесом скалы. Женщина занималась приготовлением пищи для всего семейства. Такая же смуглая, высокая ее дочь лет шестнадцати-семнадцати весь день занималась сбором ягод и лекарственных трав, выкапывала из влажной почвы берега реки съедобные клубни. Звали ее Саадат (Счастье).
Очнувшись от беспамятства, Адаб увидел, что девушка избегает его. Как только он появлялся вблизи ее, Саадат, схватив, плетеный из тонкой лозы, шебет (корзинка, лукошко — Прим автора), поспешно скрывалась в зарослях прибрежного кустарника, переходящего в низкорослый редкий лес. Обедая, Саадат садилась всегда так, что лицо ее никогда не было повернуто в сторону Адаба.
Очень скоро Адаб научился различать многие слова языка, приютившего его племени. Проще всего ему было общаться со старейшиной клана, смешивая шумерские слова с местным наречием. Однажды он спросил старика:
— Почему Саадат избегает находиться рядом со мной и никогда не разговаривает?
— У нашего народа с древности существует обычай. Если девушка хотя бы случайно увидела юношу обнаженным, она обязана стать его женой. Этот закон нерушимый и нарушить его не смеет ни одна женщина.
Адаб смутился:
— Когда же она видела меня обнаженным?
— Когда ты был окоченевший, а голову твою покинул ум (обморок, беспамятство). Тебя раздела вода, а остатки одежды мы стянули с тебя и растирали твое тело целебными снадобьями, замешанными на козьем жиру. Моя йолдаш (жена) потомственная кади (ведьма).
– с оттенком гордости произнес старик. Тогда же Саадат, вернувшись из леса, и увидела тебя накеди (нагим, голым, обнаженным — тюрк. гр. яз.).