Религия и культура
Шрифт:
Мир, порожденный двумя великими революциями — Ренессанса и Реформации — имеет чисто антикатолические доминанты в области духовной жизни и культуры. Каждый раз, когда он мог добровольно следовать своему инстинкту, он преследовал католицизм. Философия его утилитарна, материалистична и лицемерно идеалистична, его политика — воплощение макиавеллизма [LXXXI] , его экономика либеральна и механистична. Это — «буржуазный мир», и его отцы — не Отцы Церкви, их вместе с Максом Вебером ищут в лагере Кальвина [LXXXII] или, вместе с М.Сейером [LXXXIII] , в лагере Ж.Ж.Руссо, не забывая и картезианского Ангела ясных идей [LXXXIV] . Этот мир был рожден мощным движением сердца к священному обладанию земными благами, которое и есть корень капитализма, меркантилизма, индустриализма в экономике, натурализма и рационализма — в философии. Еще на заре современной эпохи Церковь начала обличать ростовщичество, тем самым остро поставив вопрос о легитимности экономики данного периода.
[LXXXI]
Макиавеллизм — так обычно называют политику, основанную на культе грубой силы, пренебрежении нормами морали; названа по имени Ник-коло Макиавелли (1469 1527), итальянского политического деятеля и мыслителя.
[LXXXII]
В
Вебер (Weber) Макс (1864–1920) — нем. социолог, разрабатывавший вопросы методологии социального познания, культурологии, экономики; оказал большое влияние на современное ему обществоведение исследованиями по социологии религии и исторической роли протестантизма. Он утверждал, что кальвинистское понимание предопределения к спасению избранных сделало деловой успех симптомом избранности, что из всех мировых религий протестантизм в наибольшей степени соответствовал духу капитализма, результатом чего явился быстрый культурно-исторический прогресс Западной Европы и США.
[LXXXIII]
Сейер (Seilliere) Эрнест (1866–1955), барон — франц. моралист и социолог, автор работ: «Философия империализма» («La philosophic de I'imperia-lisme) (1903–1908)», «Аполлон или Дионис? Этюд о Ницше» («Apollon ou Dionysos? Etude sur Nietzsche») (1905), «Романтическое зло: очерк о неразумном империализме» («Le mal romantique: essai sur rimperialisme irrationel") (1908).
[LXXXIV]
Речь идет об особенности учения французского философа, физика и математика Декарта (Decartes) Рене (1596–1650), требовавшего пытливого изучения вещей ради научения отчетливо и ясно усматривать истину; «ангелу ясных идей» он противопоставляет «злого гения», вводящего человека в заблуждение даже в самой достоверной из наук. Философию Декарта Ж.Маритен анализирует в работе: «Декарт, или воплощенный ангел» (Maritain J. Descartes ou un ange incarne // Oeuvres (1912–1939).
– [P.], 1975.
Церковь присутствует в мире, но она не от мира сего. Если она призывает людей к верности социальным формам, испытанным временем, это не значит, что она сама привязана к этим формам, к той или иной из них, просто она знает, что стабильность законов — одно из благ; но в ходе истории она постоянно показывала, что политическое и социальное обновление ее не пугает и что именно ей принадлежит свободный от иллюзий взгляд на превратности человеческого бытия. Она учит повиновению земным властям и справедливым законам, потому что всякая законная власть человека над человеком исходит от Бога; но (что не относится к светской власти, имеющей характер собственно служения духовному, как это было в средневековой империи) не она устанавливает институты светской власти, она санкционирует тех, кто в них участвует (не запрещая поисков перемен, а также сопротивления, при необходимости — с помощью силы, тиранической власти). Она пытается во имя обеспечения максимального спасения душ, а также ради того чтобы сами государства уважали конечные цели собственной природы найти согласие со светской властью. Но она знает также, что в большинстве случаев — поскольку мир, отвернувшийся от Бога, подчиняется тому князю, который не есть Бог (totus in maligno positus est mundus) [LXXXV] , вести переговоры с властями — почти то же, что вести переговоры с дьяволом. А в целом, все дьяволы стоят друг друга. Достаточно, что дьявол существует, чтобы попирать права того, кого он вытеснил. В самом деле, может быть, потому, что средневековый режим, сформировавшийся под покровительством Церкви, продолжал занимать ее память, как и он сам на протяжении долгого времени покровительствовал ей, но только Католической Церкви потребовалось много времени, чтобы приспособиться к буржуазному режиму. Разве г-н Грютейзен [LXXXVI] не написал труд, в котором он упрекал ее за это? Католическая церковь никогда не была связана с этим режимом и с теми преследованиями, которые могут быть приписаны ей и которые ставят ее в один ряд с теми, кто ей наследует (для нее это уже привычно: supra dorsum meum fabricaverunt peccatores,) [LXXXVII] ; [36] можно думать, что она не будет испытывать горьких сожалений по этому поводу. Она совершенно свободна в своих делах.
[LXXXV]
Весь во зле лежит мир (лаг.).
[LXXXVI]
Грютейзен (Groeothuysen) Бернард (1880 — 1946) — философ, социолог, ученик В.Дильтея, жил в Париже. Автор работ по философии, политологии, социологии, монографии о Ж.-Ж. Руссо, М.Монтене, В.Дильтее.
[LXXXVII]
На мою шею (букв.: спину) творили грехи (лат.).
[36]
Etenum non potuerunt mihi. [Ибо не могли одолеть меня. Лат.].
2. Внешняя несостоятельность христианского мира
Чтобы осмыслить парадокс, о котором мы только что говорили, и понять, как можно было верить религии, связанной своими принципами с «буржуазной», или «капиталистической», цивилизацией, надо проникнуть в мир внешних видимостей и путаницы; эта иллюзорная вера имеет своим источником основополагающее смешение, о котором мы уже говорили в предыдущих главах, когда Церковь смешивают с христианским миром или когда смешивают католическую религию и социальное поведение католической среды, принадлежащей к «правящим классам», то есть, в конечном счете, смешивают духовный порядок и порядок светский. Церковь как таковая несет обеты жизни вечной, и князь мира сего непричастен к ней; но он, как мы уже говорили, причастен к мирской жизни христиан.
Христианский мир, родившийся из разложения средневекового христианства, унаследовал множество беззаконий, — я говорю здесь о своего рода коллективном историческом упадке, по отношению к которому поиск индивидуальных виновников почти не имеет смысла; это тот мир, которому Бог, готовя рождение новых миров, предоставил самому идти и нести свое тяжкое и суетное бремя.
Заявить об этом, кричать об этом во всеуслышание — стало миссией Леона Блуа [LXXXVIII] . Странно наблюдать, до какой степени признания такого рода кажутся в той или иной мере неблаговидными большинству нынешних христиан; можно было бы сказать, что они боятся ущемить апологетику, предпочитая сваливать вину на злых людей и вести себя по отношению к истории подобно манихейцам, [LXXXIX] как если бы злые люди поддерживали волю не Господа, а только дьявола. Так не поступали ни древние евреи, ни даже ниневитяне [XC] .
[LXXXVIII]
См. комм, к XX.
[LXXXIX]
См.
[XC]
Ниневитяне — жители Ниневии, столицы Ассирийского царства (704 до н. э. — 612 до н. э.). См.: «Ниневитяне восстанут на суд рядом с родом сим и осудят его, ибо они покаялись от проповеди Иониной» (Мф, 12, 41; Л к, 11, 32).
Упадок, о котором мы говорим и который касается прежде всего социального порядка или, скорее, порядка духовного, воплощенного в социальном, — это упадок общественной и культурной массы людей, взятой скорее в ее (незавершенном) единстве, в коллективных структурах с их «объективным духом», чем в виде отдельных индивидов; скажем, что это упадок цивилизации, которая носит имя христианской, а также и упадок всех нас, поскольку мы вовлечены в эту цивилизацию. «Виновные — это сами христиане, это старый христианский мир. Не христианская религия, но ее последователи, которые очень часто показывали себя ложными христианами. Добро, которое вместо того чтобы воплощаться в жизнь превращается в условную риторику и скрывается за действительным злом и реальной несправедливостью, такое добро нельзя назвать иначе, как бунт против добра… Положение христианского мира перед лицом коммунизма — это не только положение того, кто несет в себе вечную и абсолютную истину, это также положение виновного, не сумевшего реализовать эту истину и предавшего ее» [37] . Николай Бердяев, метафизика которого кажется нам неприемлемой, но чьи взгляды на мир людей и на историю часто столь глубоки, высказал в вышеприведенном тексте важные истины, к которым нечего добавить. Мы хотели бы, скорее, попытаться увидеть, каковы основания этого исторического факта.
[37]
Berdiaeff N.A. Probleme du communisme.
– Paris: Desclee de Brouwer, 1933.-P.47.
Первое основание — совершенно общего характера. Оно вытекает из той всеобщей истины, что зло у людей встречается чаще, чем добро. Естественно, что «плохих христиан» могло быть больше, чем «добрых христиан» в христианской цивилизации и особенно в правящих (и потому более заметных) слоях этой цивилизации. С того момента, когда она утрачивает свойственный ей дух и связанные с ней структуры, как это произошло с христианством начиная с Ренессанса и Реформации, в ней нарождается новый коллективный дух, который будет тем тягостнее и мрачнее, чем дальше он будет удален от жизненного центра веры и от Церкви. Именно так придут к «слиянию религии с природой» и будут, о чем было сказано выше, [38] деистски или атеистически (второе практически то же, что и первое) использовать христианство для светских целей. Эта тема — тема религии, которая «хороша для народа», — получила широкое развитие во времена просвещенного деспотизма и, кажется, имела политическое (в пользу Принца) и экономическое (в пользу богатства) назначение. «Эта система чудесного кажется решительно созданной для народа», писал Фридрих II; и еще:
[38]
cm. 4.1, гл. III, разд. 1 (c.57–59).
«Я решительно не знаю, кто мог бы взяться за эту проблему: разве можно обманывать людей? Надо бы с этим разобраться». Берлинская Академия по поводу вопроса, поставленного на обсуждение в 1780 г.: «По этому вопросу, — отвечает Иоганн-Фридрих Жиллет, [XCI] один из лауреатов конкурса 1780 г., - я скажу уверенно: да! исходя из важных и, с моей точки зрения, достаточных соображений: народ- это народ, таким он и останется навеки, должен остаться; история всех времен — и нашего тоже — доказывает на определенных примерах, что обманываемый, да, обманываемый народ, и он сам, и его вожди, чувствуют себя превосходно…»
[XCI]
Жиллет, Иоганн Фридрих (Gillett Johann Friedrich) — швейц. ученый, автор книги «Вольтер — реформатор» (Gillett J. F. Voltaire der Reformator.
– Bern, 1792.-46 S.).
Слабость человеческой природы служит также весьма естественным объяснением того, что на свете было много христиан, мирских и церковных, занимавшихся оправданием, возвеличиванием и услаждением «денежных мешков» в пору, когда деньги становились основным воплощением социальной мощи; так же было и с прославлением военного могущества, народного могущества и любого другого могущества, когда оно становилось преобладающим. Все это — слишком обычные вещи, чтобы долго ими заниматься.
Но исторический упадок, о котором мы говорим, имел также и другие, более частные причины, которые гораздо ближе стоят к нашей проблеме; попытаемся их здесь обозначить, пусть даже и не во всем их объеме.
В средневековом христианстве как бы без заранее обдуманного намерения, сообразуясь со стихийным инстинктом веры и, если можно так сказать, in utero Ecclesiae [XCII] цивилизация была ориентирована на воплощение в жизнь Евангелия, не только в жизнь человеческих душ, но и в светские общественные структуры. Когда, в «век рефлексов», преобладающим процессом стала внутренняя дифференциация культуры, и искусство, наука, философия, государство столкнулись с необходимостью составить ясное представление о самих себе (и получить такое ужасное знание), то, кажется, не будет ошибкой сказать, что подобного самосознания, проецированного на социальное как таковое и на утверждаемую им реальность, ранее не было. Да и было ли это возможно в мире, который должен был расти под знаком картезианства?
[XCII]
В лоне Церкви (лат).
В современную эпоху именно в замечательных инициативах духовного и земного милосердия инстинкт христианской любви искал противоядия от несправедливости и несовершенств социальной машины; но, кажется, можно сказать, что инструмент философского и культурного порядка, осознание, «открытие» мирской реальности и земной жизни человека было в христианском разуме недостаточно корректным для умозрительного и практического суждения (впрочем, в направлении, обратном ходу истории, поскольку рассматриваемый период — это период разложения христианства) о явлениях экономической и социальной жизни с точки зрения социально-исторического воплощения Евангелия. В это время живым участникам христианского мира и его святым нехватало не евангельского духа, а достаточно ясного знания о тех горизонтах реальности, в которых этот дух должен найти себе применение. Сколь непомерной ни была претензия Огюста Конта изобрести науку о социальном [XCIII] , можно полагать, что «научные» иллюзии «социологизма» — и того же рода иллюзии социализма — работали на сынов света, вынуждая их к обдуманному «открытию» этого пространства действительности.
[XCIII]
О.Конт ввел в научный обиход термин «социология»; благодаря ему социология была разработана как определенная научная система.