Религия и политика террора
Шрифт:
— Можно ли предположить, что происшедшее в Каспийске имеет под собой какую-либо идейную подоплеку (такие мнения раздаются), то есть продолжается реализация идеи свержения светской власти в Дагестане, объявленной еще в июле 1997 года на собрании алимов в центральной Джума-мечети Махачкалы?
— Анализ террористических актов, совершенных в республике в последние годы, все больше убеждает нас в том, что мы имеем дело не со случайными событиями. Происходящее, скорее, свидетельствует о том, что республика оказалась перед лицом сложного и тревожного явления, которое можно обозначить как «идейный терроризм», где заказчиками и исполнителями выступают лица, связанные с сепаратистами и религиозными экстремистами. Вы спросите: какова же здесь главная идея? Это
Концептуальные тезисы этой идеи были изложены в книгах некоего М. Тагаева «Наша борьба, или повстанческая армия имама», изданной втом же 1997 году, и «Газават, или как стать бессмертным». Сценарий, описываемый Тагаевым, не является плодом его абсурдных мечтаний и при определенных, очень нежелательных для нас, политических условиях может начать реализовываться — события 1999 года тому подтверждение. К счастью, та попытка исламистов провалилась. Однако все дело в том, что этот провал не означает, что и впредь за исламское государство не будут бороться, что эта борьба не может быть возобновлена и те люди, которые действительно мечтают о создании исламского государства в Дагестане, сошли со сцены. Нет, они не ушли, несмотря на внутреннее, я бы сказал, «саморазмывание» достаточно мощного в начале 90-х годов движения клерикалов. Те, кто встал на позиции экстремизма, еще достаточно сильны и бороться за свою идею будут, наверняка, еще долго.
— То есть, взрыв на параде в Каспийске можно расценить как частный эпизод более серьезной проблемы, получившей название исламизм? Так ли это?
— Думаю, что это так. Мы должны осознавать, что взрыв 9 Мая в Каспийске, как бы это кощунственно ни звучало, лишь «театрализованный» эпизод утопической идеи построения «справедливого» исламского государства. И удар направлен не против тех, кто на самом деле пострадал, а против местной и региональной власти. То есть, у этой угрозы есть конкретный адресат. Если вы помните, проект создания исламского государства на территории Чечни и Дагестана провалился, в первую очередь, потому, что дагестанское руководство не приняло идеи исламизации, не последовало дудаевскому варианту и при всеобщей суверенизации решительно отмежевалось от идей сепаратизма.
С другой стороны, сегодня исламисты борются против всех сразу. Это дает основание многим аналитикам говорить об «исламской дуге», «исламской угрозе» и «экспансионизме ислама». Тут, конечно, следует разделять ислам и исламизм. Если говорить об исламизме, то трудно сосчитать общее количество террористических организаций, так или иначе эксплуатирующих в своих лозунгах исламскую фразеологию. Некоторые авторы называют его джихадизмом. И это не только и не столько диверсанты-одиночки и угонщики самолетов, это мощные структуры с соответствующим оснащением, способные вести, в числе прочего, диверсионно-партизанскую войну и даже участвовать в масштабных локальных и региональных конфликтах. Это связано, с одной стороны, с общими процессами роста международного взаимодействия. С другой, здесь сказывается то, что исламизм превратился в крайне выгодный бизнес уже не местного, а глобального масштаба. И в этом отношении, я бы так сказал, исламизм — угроза цивилизационная.
— Теракт 9 Мая в Каспийске еще и еще раз заставляет задуматься над тем, что же движет террористом. Просто ли он бандит или параноик, ищущий причины собственных неудач во внешних факторах? К примеру, в инструкции, найденной в багаже руководителя группы террористов, атаковавших небоскребы Нью-Йорка, Моххамада Атты, говорилось, что «идя на правое дело, ты вступаешь в счастливую и вечную жизнь».
— Попытки представить образ террориста какой-нибудь религиозно-политической организации сразу воскрешают в памяти облик террориста номер один Бен Ладена; перед нами предстает человек с Кораном в одной руке и автоматом Калашникова в другой. При этом надо иметь в виду то, что Бен Ладен, неоднократно фотографировавшийся таким образом, просто подражал своему учителю, идеологу терроризма Эль Бохри, который впервые появился перед фотообъективом с Кораном
Кроме того, существует, очевидно, определенный набор личностных черт, которыми должны обладать террористы. В террористических организациях обычно велик процент и агрессивных параноиков. Их члены склонны к экстернализации, возложению ответственности за неудачи на обстоятельства и поиск внешних факторов для объяснения собственной неудовлетворенности. Есть основания полагать, что эти черты во многом связаны с серьезными изменениями личности человека, вовлеченного в подпольную, экстремистскую, религиозную группировку с принятием ее нормативной системы.
— А может, не стоит забывать и о том, что еще одной причиной зла — терроризма и экстремизма — является наша общая неспособность к диалогу и признанию права других иметь свою точку зрения?
— Конечно, попытка объяснить причины терроризма в Дагестане одной лишь зарубежной пропагандой или психологическими мотивами была бы неверной. Признавая очевидную роль внешнего фактора в распространении фундаменталистских идей на Северном Кавказе, все же следует подчеркнуть, что этот процесс отражает, прежде всего, глубинные социокультурные сдвиги внутри местных обществ. Очень часто мы переоцениваем международный фактор. У нас ведь как любят говорить: сначала появился Хаттаб, а уже потом — все остальное. Я думаю, что ситуация складывалась несколько иначе. Все-таки самая главная причина — это социальный протест, это недовольство и уже потом накладывается религия. Обычно членами террористических организаций становятся люди, которые по тем или иным причинам испытывали трудности в рамках существующих социальных норм.
Если говорить более определенно, то социально-экономический кризис 90-х годов способствовал росту в республике безработицы, коррупции и преступности, что привело к появлению широкого слоя деклассированных элементов. Особенно угрожающий размах процесс принял в Дагестане во время первой чеченской войны, которая практически выключила республику из российского экономического и правового пространства. Для определенной части маргинализованного населения присоединение к вооруженным группировкам полевых командиров стало наиболее простым и доступным способом заработать на жизнь.
Есть среди них и те, кто хотел реализовать личные амбиции. Это такие представители радикальной дагестанской оппозиции, как редактор газеты «Путь ислама» Адалло Алиев, давний диссидент-националист Магомед Тагаев, ваххабит Багаутдин Магомедов и т. д. Единственный выход и возможность самореализации они видели в исламском государстве. Хотели ли они диалога? Думаю, что нет. Как объяснить фанатикам, что их точка зрения не приемлема большинству населения Дагестана? Тут возникает серьезная проблема.
Как разобраться, особенно на начальном этапе, в человеке, который сидит и мечтает об исламском государстве, я бы сказал, таким духовным фундаменталистом, и он же, но уже завтра, когда ему надоело вот так вот ждать, берет автомат и бегает по горам? Как сделать так, чтобы таких людей, которые говорят об исламском государстве и верят в эту утопию, не сталкивать в вооруженное противостояние?
— Может быть, стоит дать им возможность реализовать себя через легальные политические организации типа «Конгресс народов Чечни и Дагестана» или «Исламская партия России»?