Религия
Шрифт:
Капеллан прозвонил в колокольчик, призывая на молитву к Пресвятой Богородице. Звук колокольчика эхом разнесся над оскверненной землей, словно набат, который должен призвать грешников в Последний день. Истерзанные остатки гарнизона опустились на колени посреди грязной жижи. Клубы едкого тумана поднимались от луж греческого огня, проплывая над головами. Воины снимали шлемы, клали их рядом с собой на землю и осеняли себя крестами. И среди этого приглушенного, полного призрачных теней мрака и гнусности их осипшие голоса подхватывали песнопение и рефрен.
Angelus Domini, nuntiavit MariaeEt concepit de Spiritu Sancto.Славься,Уступая жалобам своего больного колена, Тангейзер оперся на меч и опустился на колени рядом с Борсом, скорее от изнеможения, чем из благочестия, и он подозревал, что не им одним движет подобный мотив. Борс молился с закрытыми глазами, и Тангейзер не стал тревожить его, пока продолжалась молитва.
— И слово было — Бог.
— И поселился среди нас.
Тангейзер забормотал с остальными:
— Ave Maria, gratia plena, Dominus tecum. Benedicta tu in mulieribus, et benedictus fructus ventris tui, Jesus. Sancta Maria, Mater Dei, ora pro nobis peccatoribus, et in horamortis nostrae.
— Помолись за нас, Святая Матерь Божья.
— Чтобы мы были достойны обетовании Христа.
Молитва принесла ему утешение, и какой-то миг он был счастлив, что принадлежит чему-то большему, чем он сам. Но он тут же напомнил себе, что мало чести принадлежать к ряду покойников или же к сообществу безумцев. Его служба Религии окончена. Этой ночью турки будут сидеть у своих костров и размышлять, не задавая вопросов, о непостижимости воли Аллаха. Они будут ухаживать за своими ранеными соотечественниками, помогая всем, чем смогут. Они будут ужинать, стараясь держаться подальше от темноты, как стараются обычно все люди, перенесшие подобное потрясение. И под прикрытием этой самой темноты Тангейзер сбежит. Эта мысль придала новых сил его ноющим конечностям. Молитва Пресвятой Богородице подходила к завершению.
— …пролей, молим тебя, Господи, милость твою на наши сердца, ибо мы те, кому возвестил ангел о Воплощении Христа, Сына Божьего, да послужат страсти Его и крест к вящей славе Его Воскрешения. Через Иисуса, Господа нашего.
— Аминь.
Борс открыл глаза и посмотрел на Тангейзера с неприкрытым изумлением, словно законы Вселенной вдруг изменили заведенному порядку, чтобы позволить ему продлить существование. Он выглядел так, будто только что извалялся в отбросах на скотобойне, но опасных ран не было. Тангейзер кивнул ему.
Борс положил руку на плечо Тангейзера и, опираясь на него, поднял на ноги собственную закованную в железо тушу. После чего протянул Тангейзеру руку и поднял
— Господи, — сказал Борс. — Господи. Да если на ногах осталось хотя бы четыре сотни, я приму ислам, сделаю себе обрезание и все прочее. Помоги нам, Боже, если они снова явятся завтра.
Тангейзер поглядел на холмы на юге, где до сих пор над останками легионов развевалось знамя пророка. В багровеющем небе над головой засиял полумесяц, словно сам космос решил поглумиться над символом Османской империи. Тангейзер отвернулся и покачал головой.
— Сомневаюсь, что они придут, — сказал он. — Рано или поздно придут, это верно, но только не завтра.
— А почему? Посмотри вокруг. Они запросто смогут взять город к завтраку.
— Они воспринимают удары судьбы, подобные этому, одним-единственным образом. Это не просто поражение. Это знак от Аллаха. Они не станут швырять его обратно Ему в лицо. — Тангейзер стянул перчатки и поковылял к бочонку с водой, Борс пошел за ним следом. — Кроме того, завтра мы будем уже далеко, и единственного, чего нам предстоит опасаться, — это морской болезни.
Он раздвинул плечами собравшуюся вокруг бочонка с водой толпу, зачерпнул полный шлем и вылил себе на голову. Его доспехи задымились. Скоро он сможет выбросить проклятые доспехи ко всем чертям; эта мысль приободрила его. Он мысленно велел себе найти время, чтобы помокнуть в любимой бочке. Тангейзер снова наполнил шлем и вылил несколько пинт воды себе в глотку. Вода была такая горячая, что впору заваривать чай, но главное, она была мокрая. Он передал то, что осталось, Борсу, который тоже утолил жажду.
— Ты готов пуститься в путь? — спросил Тангейзер.
Борс вернул ему шлем и утер губы.
— Я никогда не говорил ничего такого, но я тоже сыт по горло. Так что я хочу поехать с тобой.
— Отлично. Только никаких прощаний. Мы заберем свои вещи и женщин, и поминай как звали. Луна к полуночи сядет, а рога Тельца укажут нам путь. Но сначала надо поесть, я умираю с голоду.
— Вон там бадья с едой, — сказал Борс.
— Вот спасибо, лично я буду есть в оберже.
— Если Никодим еще жив и у него остались на месте все пальцы.
— Если нет, — заметил Тангейзер, — ты и сам приготовишь.
Он еще раз посмотрел в сторону бадьи с хлебом и вином и увидел Карлу. Она стояла на коленях, закрыв лицо руками, но это была точно она. Вроде бы не ранена. Во всяком случае, он очень надеялся. Тангейзер поспешно подошел к ней и опустился рядом на корточки.
— Карла?
Она уронила руки и посмотрела на него. Лицо у нее было испачкано грязью. Взгляд ясный. Руки ободраны веревками. Тангейзер кивком указал на бадью.
— Так, значит, это у вас семейное занятие, — произнес он.