Реликт (том 2)
Шрифт:
Ратибор напрягся и на мгновение выполз из скорлупы внушенного кем-то или чем-то образа «раненого на холме», сумев понять, что находится в гондоле «голема», укутанный в слой компенсационной физиопены, однако тут же последовал беззвучный, но тяжелый и болезненный удар по голове (пси-импульс!), и снова вернулось ощущение, будто он лежит, изувеченный, на склоне каменистого холма…
Ленивые мысли обрывались, мешали друг другу и копошились в болоте успокоения: черт с ним, полежу, так хоть меньше болит… интересно, кто сейчас говорил про бездну? Он что — не видит, в каком я положении?.. Неужели никто не видит, что я
И снова рядом, тихо, но четко кто-то произнес.
— Очнись, опер, пока совсем не рехнулся…
— Кто говорит? — вяло поинтересовался Ратибор. Голову пронизала острая свежесть, пахнуло холодом и озоном, он снова увидел перед глазами красный транспарант: «Тревога АА», — но не удержался на краю сознания и скатился в пропасть видений, призрачных ощущений и боли…
Еще дважды он пытался бороться за самостоятельность и свободу, испытывая чудовищные боли и муки, и наконец преодолел барьер внешнего воздействия, с которым яростно боролся на уровне эмоций и подсознания. Он находился в кокон-кресле «голема», подключенный к системе аварийной реанимации: в венах обеих рук иглы питания и гемообмена, на груди — «корсаж» водителя сердечного ритма, на голове — шлем максимальной пси-защиты.
Жив, подумал Ратибор почти с испугом, но ситуация дошла до реанимации, как говаривал Аристарх… Ничего не помню! Удалось или нет? Где я, черт побери? «Проводник, — мысленно позвал он, испытывая приступ слабости, вспомнил имя координатора „голема“ и поправился. — Дар, высвети информацию и дай внешний обзор».
— Слава богу, ожил! — отозвался инк. — Здесь не слишком уютно и повышен пси-фон, чувствуешь?
Ратибор только теперь, ощутил неприятную давящую тяжесть в голове и покалывание в глазных яблоках — результат воздействия мощного пси-поля.
— Где — здесь?
— Не знаю, — честно сознался координатор. — Попробуй разобраться сам. Даю обзор.
В глаза Ратибора хлынул призрачный свет, мелькнули более темные полосы, потом более светлые, длинным серпантином закружились вокруг светящиеся кометы, искры, шлейфы дыма…
«„Голем“ вращается! — сообразил Ратибор. — Вернее, кувыркается в воздухе… или в вакууме?»
— Стабилизация по трем осям! — приказал он координатору. — Локацию в длинноволновом диапазоне, выдачу параметров среды.
Верчение цветных струй и полос вокруг замедлилось, полосатый хаос распался на бесформенные пятна, мигающие огни, клубы и полотнища дыма, странные скрюченные тени, двигающиеся в дыму. Изредка сквозь дым пробивались зеленые зарницы, и весь пейзаж передергивался, будто его сводила судорога. В такие моменты в гондоле «голема» раздавался гудок и перед глазами пилота вспыхивало слово «Радиация» и цифры — ее уровень внутри аппарата.
Локация в длинноволновом диапазоне ничего не дала: радиоволны вязли словно в дыму и не возвращались, поглощаемые средой. Высокочастотные волны оконтурили в дыму какие-то зализанные, округлые предметы, медленно перетекающие друг в друга, за которыми на пределе видимости проступили твердые, ребристые и бугристые стены, перемежающиеся с нишами, пещерами и бездонными провалами.
— Миражи, — изрек координатор. — Я не в состоянии правильно оценить поступающую информацию. Все, что мы видим, на самом деле — фантомы, отражение и преломление внешних воздействий в наших органах чувств. Ложное видение.
— Отстроиться можешь?
— Пока не удается, слишком высок радиационный и пси-фон, плюс мощное акустическое поле, сбивающее точную наводку датчиков. Хочешь послушать, что деется вокруг нас?
В уши Ратибора хлынула какофония звуков — от мяукания кошек до взрывов и визга пил, выдержать этот грохот не смог бы ни какой, даже специально тренированный человек. Координатор убавил громкость до бесцветного шипения, и Ратибор невольно про бормотал:
— Белый шум… это был шум, Дар, просто исключительно большой мощности.
— Около трехсот децибел, далеко за болевым порогом, хорошо, что «голем» рассчитан на подобные воздействия.
Ратибор помолчал, впитывая порции данных, вводимых ему координатором.
Среда, в которой висел «голем», оказалась гелием с примесями инертных газов и паров металлов от железа до осмия, и была она пронизана целым «пакетом» смертельных для человека излучений. Инк «голема» сумел разобраться лишь с тремя их типами: гамма-радиацией, нейтринным потоком и протонными пучками высоких энергий, остальное излучение Дар мог оценить только качественно, по реакции универсальных регистраторов. Не ответил он и на вопрос пилота, где находится «голем».
— Во всяком случае не в открытом космосе, — заявил он не без юмора. — Это может быть и поверхность неизвестной планеты, куда нас закинул чужанский «перевертыш», и ее недра, или ядро формирующейся звездной системы.
— Или внутренности Конструктора. Я склонен полагать, что роиды хорошо просчитали путь своего посла и теперь мы где-то в недрах Конструктора. Единственное, что меня тревожит, это отсутствие самого роида. И К-мигранта. Запускали-то нас вместе.
Накатила вдруг волна слабости, в глазах замерцала льдистая зелень, руки и ноги стали ватными, тошнота подступила к горлу, сознание померкло… ненадолго. Дар реагировал мгновенно, вводя стимулятор и питание.
Голова прояснилась, хотя тошнота осталась.
— Давай поищем, — сказал Ратибор, обливаясь потом; и тут же по коже спины, груди, подмышками щекотно пробежали пальцы медкомплекса, стирая пот.
Координатор направил «голем» вверх — если можно было назвать верхом пространство над вершиной аппарата, и словно прорвал невидимую пленку, скрывавшую до этого от человека иные пейзажи, — «голем» вырвался в солнечный день на Земле! Впрочем, не на Земле, как понял ошеломленный Ратибор, вглядевшись в представший перед глазами пейзаж, освещенный так, словно светился сам воздух.
Холмистая равнина, поросшая ковром густых трав и цветов, уходила во все стороны в бесконечность, а не до линии горизонта, как на Земле, и точно такая же равнина простиралась над головой, словно отражение в полупрозрачном зеркальном слое. Но этого было мало: справа и слева, достаточно далеко от «голема», если верить ощущениям и датчикам машины (около тысячи километров, под сказал Дар), угадывались вертикальные эфемерные стены с горными и другими ландшафтами, которые иногда становились реальными, четко и ясно видимыми. Этот мир напоминал геометрическую фигуру из, по крайней мере, шести пересекающихся под прямыми углами плоскостей, каждая со своим пейзажем и особенностями рельефа, но пять из них были эфемерными, призрачными, как ми ражи, и лишь одна не давала повода к сомнениям относительно своей; реальности.