Реликтовая популяция. Книга 2
Шрифт:
В такую ночь не спят,
а грезят
о совершенстве и страстях…
И верят!
Она ему мешала сосредоточиться, сбивала с настроя и, вообще, сейчас была ни к чему.
– Знакомства разные нужны. Они полезны, – наставительно объяснил ему Малион.
Переминающийся с ноги на ногу Невлой, напомнил о своих заботах:
– Пора бы поесть и подумать, как пережить новый день и следующую ночь. И без потерь добраться до лодки.
– Хорошо бы, – будто про себя заметил К”ньец.
От большого числа людей, как он сам себе внушил, никакого толку не дождаться: говорят, говорят, а дел пока что никаких. Впрочем, каких он ожидал от людей дел, хопс и сам не знал. Кроме одного, наверное, но о том знали все и готовились, как бы это со стороны не выглядело, – день будет не из лёгких и к нему надо относиться серьёзно.
И вначале, поесть, например.
Размышляя так, хопс с уважением посмотрел на впечатляющую фигуру Невлоя – хоть этот о еде не забыл.
Последние дни, пока его друзья насыщались брендой, хопс недоедал. Не от того, что еды не было или кто-то ему не давал есть в волю. Дело заключалось в самом К”ньеце – он стеснялся есть. Если все не едят, то ему не пристало показывать своё отношение к еде. Он не такой, как Невлой, чтобы есть в одиночку.
Глава 26
Новый день для Присмета начинался далеко не так хорошо, как заканчивался вчерашний. Коввда, выпитая в охотку, долго не выпускала его из сна. Он лежал, ощущая тяжесть своего тела, каждая молекула которого противилась любому движению.
Глуховатый и не очень настойчивый голос Тлумана уже дважды призывал его подняться. С такими же призывами, как слышал Присмет, думерт безуспешно обращался к кринейтору и большинству тескомовцев.
А лежать и не шевелиться было так хорошо. Не очень удобно, но хорошо. Мысли текли какие-то приятные. События, погнавшие из Габуна в Сох, неудачи с охотой на странного мальчика, нависшая угроза потери независимости со стороны Жуперра – не давали спокойно думать в последнее время о чём-либо ином. Сейчас же грёзы витали далеко ото всего того, что диктовало его поведение ещё вчера.
Он давно не посещал женщин. Все они остались в Габуне, в его небольшом, по меркам столицы, доме. С ними дети – радость и печаль бывшего Командора.
Присмет как никто был богат детьми. Сколько их всего от него родилось – неважно, а тех, кому была дарована жизнь Кругом Человечности, насчитывалось семеро, из них три сына. Казалось бы, радость и гордость отцу. Однако самый первый в его жизни сын, а теперь старший среди других, не давал ни радости, ни, тем более, гордости за него.
Новорожденный прошёл когда-то все проверки Круга Человечности – и по рождению и последующие. Рос мальчик быстро и подавал надежды стать красивым юношей и, подобно отцу, сильным. Так шло лет до двадцати, а потом вдруг что-то с ним приключилось: проявилось нарастающее день ото дня скудоумие, а внешне стали накапливаться телесные диспропорции. Идиотизм мальчика в глаза видевших его не бросался, для того надо было с ним поговорить. А вот искажённая фигура – длинные, почти до земли руки-плети, впалая, будто вколоченная страшным ударом внутрь грудь, уродливая косолапость и невероятно длинное треугольное лицо – были на виду, так что поговорить с ним ни у кого не возникало желания.
Что только не предпринимал Присмет, стараясь остановить развитие разрушительных процессов, но ни закалочные, ни восстановительные процедуры лучших древних систем не помогли сыну.
Врачи, повидавшие на своём веку всякие проявления патологии развития человеческого организма при его росте, единодушно оценивали бесперспективность реальной помощи мальчику, видя в его несчастье лишь подтверждение известного – человеческая раса разумных страдает таким множеством врождённых и приобретаемых аномалий, что данный случай с сыном Присмета является рядовым.
Но каково слышать такое заключение родителям?
Скоро сыну исполнится двадцать пять лет, время выпускать его из дома. Но разве Круг Человечности, осмотрев его, сможет решиться дать ему право жить в обществе? Навряд ли. В лучшем случае, сына ждёт стерилизация, дабы отсечь дальнейшее распространение испорченных генов на потомство, и высылка в Крепость, где он проживёт еще несколько лет среди себе подобных. Там, если улучшений не наступит, его ждут проводы к неудачникам, которым случайно на ранней стадии было даровано право жить и вырасти. А что там с сыном будет, Присмет точно не знал. Поговаривали, что никаких неудачников нет, так как всех, переведённых в их разряд, умерщвляют.
Печальным было то, что и другие дети теперь попадут под тщательный контроль Круга, и он будет к ним придирчив, докапываясь до всех отклонений от нормы. А кто сейчас полностью в норме?
Появление неприятных мыслей, связанных с сыном и предстоящие тягостные минты расставания с ним, разбудили Присмета окончательно. Кряхтя и проклиная вчерашнее веселье и обманчивую лёгкость в теле, он с трудом поднялся на ноги. Они предательски дрожали и не хотели повиноваться. Голова Присмета словно погрузилась в серый тошнотворный туман. Он долго стоял, пошатываясь, и невидяще глядя перед собой. Вокруг в таком же положении находились тескомовцы. Стоны и причитания. Бледный Тлуман метался между ними, но, как показалось Присмету, без цели.
Завтракали молча и вяло, некоторые воспользовались временем, отведённым на еду, чтобы еще прилечь.
– Ничего, – без эмоций говорил Тлуман и прикладывал руку ко лбу, словно всё время что-то вспоминал нужное и далекое, – к обеду всё выветрится и будет легче. Не впервой… Надо двигаться. Эй! Встань!.. Поешь!.. Толкните вон того!..
Солнце же не останавливалось и быстро карабкалось вверх по небосклону. Его тугой мохнатый клубок принёс свет и тепло. Тескомовцы медленно приходили в себя, появились осмысленные взгляды. Стали неторопливо готовиться к выходу в путь.
Присмет тыкал пальцем в свою древнюю карту и объяснял Тлуману, куда могли двинуться беглецы и где их можно будет наверняка прижать к воде.
– Им деваться некуда, – показывал он думерту точку, где это можно будет сделать, а тот время от времени обхватывал голову руками, чтобы уменьшить неприятную иллюзию того, что весь мир перед ним не стоит спокойно на месте, а качается, всеми силами стараясь сбросить его с ног на землю.
Тлуман легко соглашался с Присметом во всём. За операцию по поимке кого-то там он не отвечал. Другое дело – состояние бойцов, отданных ему на откуп, чтобы они боли сыты и здоровы. Но уж если Присмет утверждает, что тем, кого они догоняют, деваться некуда и вскоре перед ними где-то там окажется неодолимое для них чистое водное пространство, то рано или поздно крин настигнет их и выполнит поставленную перед ним задачу. Главное сейчас – как можно быстрее обрести способность трезво мыслить и соображать, а не ловить себя на постоянном желании завалиться спать и ни о чём больше не думать.
Наконец крин с горем пополам собрался и выступил в дорогу.
В воду никто из тескомовцев лезть не пожелал. Переправлялись через протоки на лодках, благо, прибывшая вчера с Присметом и Тлуманом, могла уместить больше десятка по-походному снаряжённых бойцов и оставшуюся одежду с запасом пищи. Приходилось при переходе через каждую протоку трижды использовать лодку и две другие, поменьше, которыми крин был снаряжён первоначально.
Никто не хотел сидеть на вёслах, пока Тлуман не установил справедливую очерёдность – каждый должен был грести, в том числе Присмет и сам Тлуман. Присмет, как только наступил его черёд, тут же сломал одно весло, нажав его посильнее, так как решил быстрее перебраться на берег нового островка, но добился худшего.