Реликтовая популяция. Книга 2
Шрифт:
– Какое там чудо?.. Вокруг вода и… бандиты.
– Нет-нет. В чудо, которое вот-вот вытащит нас отсюда… Не надо, милая…
Плечи Гелины вздрагивали, она беззвучно плакала.
«Какое там чудо?» – повторяла она про себя. – «Никто и ничто нам уже не поможет… Даже чудо…»
– Тескомовцев не трогать, – буркнул Лемпа. – Себе дороже. Они не дураки бросаться на нас. Может быть, ты, Монжор, прав, и тот мальчишка, которого они ищут второй месяц, будет проходить мимо, но нам какое дело до дел Тескома? Пусть ищут, пусть догоняют. Мы же – в стороне от тех и других. А вот лодки тескомовцев надо увести, нам пригодятся, скоро опритов кормить нечем будет.
– Послал уже за ними. Уведут и сюда пригонят.
Лемпа вскинул на Монжора глаза и тут же их опустил, чтобы тот не заметил заинтересованности, проявленной к нему со стороны старейшего вождя опритов не только Сампатании.
«Всё-таки он быстро соображает», – подумал Лемпа и пожевал губами.
Монжор ему не нравился непонятно почему. По-видимому, как молодой, красивый, статный, а сам он был уже давно не таким. Но день ото дня, размышляя, Лемпа убеждался, что к этому вождю стоит присмотреться особо. В конце концов, ему решать и скоро надо будет сделать выбор, а Монжор мог оказаться именно тем, кого он давно ищет…
Эту небольшую ямку Присмет приметил сразу, стоило только прозвучать команде крину остановиться на ночлег. Он с наслаждением опустил свой заметный зад на самое дно лунки, а ноги, гудящие от усталости, – давно не ходил по кочкарнику и бездорожью – вытянул, положив одну на другую. Спина удобно упёрлась в оплывший край ямы, и нашлась не менее удобная подушка под голову в виде полусгнившего корня кряжистой недалекой осины… или не осины, а другого какого дерева… теперь его нет… Присмету было хорошо и уютно, ему было наплевать, что и чьё это там таилось под затылком, главное, шее покойно и голова на месте – откинута и отдыхает.
Над ним в изжелта-розоватой дымке неба уже проклюнулось размытое пятнышко какой-то звезды, названия которой он не знал. Да и вообще никогда звездами не интересовался, находя извечный их кляксообразный налёт на монотонном ковре сумрачного неба неприглядным. Какая уж в них красота, о которой кто-то твердит?
Пятно звезды прямо перед лицом чем-то мешало ему отдыхать и думать. Но и менять удобную позу не хотелось…
Он почувствовал как раздражение, что капля за каплей копились в нём в последние дни, вдруг выплеснулось в бешенство. Оно переполнило его удушливым спазмом в груди, горле… Он замычал с натугой. Появилась потребность высказаться, выкричаться, кого-то ударить, с кем-то схватиться в смертельной хватке. Рвать руками, грызть зубами. Рвать и грызть…
Ходуном ходило его большое тело, пальцы рук погрузились в податливую почву…
Вокруг же поздний вечер, тихий и наполненный весенними ароматами. Тескомовцы, занятые делами – приготовлением ужина и ночлега, на фундарендца не обращали внимания: Гора Мяса сама по себе, они – сами по себе.
И куда-то запропастился Тлуман…
Он очнулся, ощупал грязными ладонями потное лицо, напрягся от брезгливости к самому себе. Ямка, так, казалось, удобно принявшая его, почудилась неудобной, в бок явно упиралась толстая незамеченная хворостина, а то и камень.
Пыхтя и поминая обитателей Края, Присмет в несколько приёмов поднялся на дрожащие ноги. Такой слабости в них он ещё не ощущал никогда в жизни.
Его, как сквозь невообразимую даль и туман, звал Тлуман. Приглашал к ужину.
Глава 31
Сестерций направился будить Свима и Малиона, ориентируясь своим чувством времени, а оно подсказывало – до появления солнца осталось не более двух прауз.
Впрочем, Сестерций ни в чём не был уверен. Все его органы чувств находились в разладе, оттого определить пору между ночью и днём они могли лишь приблизительно.
Такое с ним случилось впервые. Он знал свой долг, но происходящее в его естестве мешало и сбивало его.
Тому была своя причина.
Проходящая ночь началась для него с потрясения всего его существа. Когда будто бы все уснули, а он постепенно замедлял восприятия органов чувств, кроме слуха, к нему пришла Жариста. Она бесцеремонно потолкала его в бок, укладываясь рядом.
Срочного восстановления восприятий в полной мере не получилось. От появления рядом с ним женщины-человека он совершенно растерялся.
– Кроме тебя, – начала она вещать убедительно и хрипловато, – здесь все какие-то чокнутые. Посуди сам, Сесок… Можно, я буду тебя так называть?.. – Сестерций промолчал. – Так вот, Сесок, посмотри сам. К Свиму ведь просто не подпускает его… эта… как её? Клоуда. Ты не знаешь, это её настоящее имя? Или полностью нэм?.. Ладно, о ней. Свим – имячко тоже не очень… А красавчик этот… брр! Ольдим? Явно отпадает. Малион и Тринер больше на худолапых птичек похожи, чем на мужчин. Ты не находишь?.. Или Невлой! Он же женоненавистник! – Жариста вздохнула. – Хотя и здоров, как никто… Остался только ты. Понимаешь, Сесок?
Сестерций, а отныне в её устах Сесок, не понимал.
Токи, текущие по его нервным волокнам, метались неупорядоченно и сшибались в полевых завихрениях. Мозг торна полностью отключился от тела. Вокруг него разгоралась чисто жёлтая аура – признак полной беспомощности и подспудного страха, деморализации всего существа биоробота.
– Как красиво! – обрадовалась ей Жариста. – Ты, конечно, меня понимаешь.
Если бы она знала торнов, то навряд ли так обрадовалась.
Его мозг хотя и работал лихорадочно, но вхолостую. Не в силах ничего изменить, он даже не мог ответить этой женщине-человеку.
И тут он постиг истину: кто бы и как бы там не говорили о женщине-предке в их роду – всё это сказки для непосвященных!
Тоска по мужчинам у Жаристы была велика и она не довольствовалась одними разговорами.
– Обними меня! – потребовала она и сама нетерпеливо положила его безвольную руку себе на грудь – высокую и трепетную. Прижала, помогая пальцам биоробота ласкать её… Пробормотала как в бреду: – Она у тебя тёплая, никогда бы не подумала, что у вас…
До сих пор Сестерций не вымолвил и слова. Руки своей он не чувствовал, и что она с нею делала, воспринимал только с её редких и страстных слов…