Реликтовая популяция. Книга 3
Шрифт:
Он живо представил себе такую возможность, от чего у него вспыхнули глаза и начал созревать поступок. И вправду подняться прямо сейчас, сей минт и прогуляться…
Елина и Манор с беспокойством посмотрели на него, да и Клоуда, уже привыкшая уже к некоторым непоследовательности поведения Свима в последние дни, отметила странность в его внезапной перемене лица.
– Что с тобой, Ертон? – осторожно спросила сестра.
– А?.. А-а… Так… Кое-что вспомнилось. – Он провёл рукой по глазам, оживился. И поменял тему разговора. – Раз уж мы сегодня собрались на семейный совет, то давайте обсудим и решим все другие вопросы.
Елина нервно облизнула губы. Она давно уже ожидала подобного разговора. С первого дня появления в хабулине Клоуды – ауны брата. Каким теперь будет её статус? В отсутствие Ертона, она здесь считалась безраздельной хозяйкой. И вот сейчас он, настоящий хозяин хабулина и принадлежащих ему дома и дувара, определит её истинное место. А она за годы так привыкла к своему положению.
Поэтому заявление брата об обсуждении и принятии каких-то решений взволновали её больше, чем его мнение о Маноре. Только что радость, переполнявшая Елину от такого быстрого и благосклонного отношения Ертона к её избраннику, сменилась глубокой тревогой.
Радостью она готова была делиться со всеми, потому что и любила Манора той поздней безумной любовью, которая приходит неожиданно и надолго, и была любима им. А вот тревожное чувство тронуло лишь её одну, задело её сокровенное, выношенное годами. Ведь бывали случаи, когда женщины становились полноправными владельцами родовых хабулинов.
Частые отлучки Ертона, рискованные путешествия по бандекам, почерпнутые из слов самого Ертона, когда он появлялся в доме всего на несколько дней, а потом исчезал на месяцы, со временем в ней зародили надежды, что Ертон уйдёт в очередной раз и больше никогда не вернётся. Она, естественно, не хотела его смерти даже боялась думать о таком исходе. Но постоянно жила в зыбком мире ожидания, где всё будет хорошо, но и её мечтания сбудутся в полной мере.
А Ертон?.. Он, вдруг, может же случиться такое, найдёт себе что-то… Скажем, другую владелицу хабулина и останется там… Да мало ли что может быть?
– Нам пора оговорить некоторые стороны бытия, – витиевато продолжал тем временем Свим. – Сделаем так. Я думаю, Клоуде сейчас заниматься делами хабулина не стоит. И о будущем ребёнке следует позаботиться, да и в дела хабулина пусть входит постепенно. Знакомиться с людьми, изучает дувар, привыкает. Так что тебе, Елина, придётся опять брать на себя…
– Ты куда-то собрался уходить? – вскинулась Клоуда.
– Нет, но… – его рука опять машинально потянулась к подбородку.
Клоуда почувствовала приступ дурноты, но собрала силы и встала.
– Я без тебя здесь сидеть одна не буду! Куда ты, туда пойду и я. И не думай… – Она поперхнулась, схватилась за живот. В нём, как ей показалось, кто-то пошевелился. Она испугалась. На глаза набежали слезы, сквозь которые она оглядела сидящих перед ней Емковых. – Там… – прошептала она и прислушалась. – Там…
– Вот именно, – жёстко сказал Свим, но тут же смягчился. – Ты, Кло, должна родить здорового ребёнка. И… Пока я никуда не ухожу. И не собираюсь уходить. Побудь в комнате, успокойся. Полежи, в конце концов. А мы… Елина, мы с тобой ещё всё обсудим чуть позже. А о твоём решении связать свою жизнь с Манором, я поставлю кугурум в известность.
Ольдим меланхолично переводил взгляд с одного весёлого и беззаботного лица, сидящих перед ним молодых дубров, на другое. Его неожиданные сотоварищи по безвылазному времяпрепровождению в дуваре, явно не тяготились таким своим положением. Они ещё порой отводили взгляд от его лица, но уже не с той судорожной поспешностью, с какой делали в первые дни знакомства. Его теперь пытались даже втянуть в общий бесконечно бессмысленный разговор о женщинах, о достоинствах мечей; пересказов и многочисленных вариантов, давно слышанных неоднократно, а потому уже прискучивших ему, исторических и псевдоисторических случаев из жизни людей и путров в стародавние и не очень времена.
Старше их раза в три, а то и в четыре, он не мог уже безудержно хохотать над проделками и приключениями Кавуса, перепутавшего, из-за принимаемой по утрам излишне больших доз коввты, не только свой дом, город, но и бандеку. Или восторгаться неподражаемым, по их мнению, а, по сути, посредственным стихам Теревенка, поскольку Ольдим сам испробовал тяжкий труд сочинения каманам. К тому же в молодости познакомился с наследством поистине великих поэтов, поэтому и мог, и умел сравнивать.
А разговоры о женщинах его не только не увлекали, но наводили тоску, так как все его собеседники – молодые и здоровые – мало что понимали в особой стороне взаимоотношения полов. Да и откуда им, едва ли сорокалетним, о том знать по-настоящему?
И совсем стало надоедать бесконечное зубоскальство, где смешного не было ни на гран.
Обычно он сидел в стороне и практически никогда не вступал в беседу, возводя тем самым между собой и ими грань, через которую дурбы старались не переходить, а он её не устранять.
Потому-то Ольдим был чрезвычайно удивлён, когда к нему не только обратился, но и бесцеремонно тронул за его плечо тяжёлой рукой, вошедший в зал дурб своеобразного вида из-за длинной бороды и низко надвинутой на глаза мягкой невечной шапочки с лепестками наушников и кисточкой на макушке.
При его появлении молодые дурбы привстали с приветственным кивком головы. По-видимому, знали его.
– Тебя, дурб, приглашают для разговора, – негромко сказал бородатый. Он обладал чистым, далеко нестарческим голосом.
– Кто? – грубовато спросил Ольдим.
Мышцы лица исказили его лицо до безобразной маски, часто действующей на незнакомых людей с убийственной силой, приводя их к полуобморочному состоянию или к ужасу неприятия увиденного, ибо не человек предстоял передними, а оборотень из древних сказаний.
Но на бородатого Ольдим в таком виде не произвёл ожидаемого впечатления. Он прямо посмотрел в разъехавшиеся по лицу глаза и повторил:
– Тебя, дурб, приглашают для разговора.
Ольдим, не любивший давления от кого бы то ни было, вначале хотел вспылить и вызвать бородатого на большую откровенность. Кому это он понадобился? Но тут же понял, что тот не добавит к сказанному ни слова, так как должен был передать ему именно эту фразу.
– Пошли, – буркнул он и поднялся.
Однако, встав, он вначале неспешно поправил походный пояс с саркой – питьевой флягой, пукелем и мечом, с которыми не расставался ни на минт даже здесь, сидя в дуваре, где можно было бы этого не делать.