Реликтовая популяция. Книга 3
Шрифт:
Да, зрелище стоило того, чтобы удивляться.
Ольдим уныло наблюдал за необычной вольницей, шумевшей вокруг необъятного стола. Громадный зал, где трапезничали так называемые гости Кате, располагался на шестом уровне хабулина от поверхности наземного Центра Примето. Дурб чувствовал себя среди молодых – сорока, от силы восьмидесяти лет – бесшабашных и постоянно веселящихся людей, мужчин, лишним, забытым и нелепым. Сам себе он представлялся покрытой пылью неприметной вещицей музея дома Кате, засунутой в дальний угол и ставшей никчёмной за давностью лет. Оттого и каманама складывалась грустной и непонятной, будто вырванной по строчкам из самой души:
Что
нет новизны, а лишь движенье тел…
Как глубоко одно упало…
Другое же – без меры кичиться своей
свободой безмятежности…
Первые два-три дня он, конечно, шокировал своим обезображенным лицом этих, мало повидавших, ещё молодцов и даже испытывал оттого самодовольство. В конце концов, никто и никогда из них не будет на него похож ни своим творческим началом, ибо ни у одного не было и проблеска сказать или придумать что-нибудь оригинальное, ни, тем более, обликом. Однако чуть позже, у него вдруг появились совершенно иные мысли, и он стал всерьёз подумывать, а не восстановить ли ему свой лик. Не первозданный, естественно, образ, а придать ему нормальные человеческие черты, а уж на кого он после этого будет похож – не столь суть важно.
Каждое утро Ольдим надеялся встретить кого-нибудь знакомого. Но ни Свим, обещавший собрать всех уже на следующий день, ни Камрат не появлялись. Да и бабка малыша куда-то запропастилась. Хотелось хоть от кого-то узнать самое необходимое: какого Края он тут сидит и чего-то ждёт?
Нет, и правда, что он тут делает среди молодёжи? Эти ребята когда-то, по-видимому, без особых трудов одолели в положенное время Круг Человечности, поскольку каждый из них был нормален лицом и без изъянов в фигуре. Что до ума, то им здесь его проявлять не было необходимости – еду подают, забав хоть отбавляй…
Но зачем их тут собралась такая прорва? Ведь семнадцать человек: здоровых, прекрасно одетых, вооружённых… Сила!
Какая сила собралась,
и кто её собрал?
Недаром люди говорят,
что ветер дует в спину,
тому, кто сделать так сумел…
На первый вопрос – зачем он здесь сидит – ответ вообще-то был: а куда и надо ли ему отсюда подаваться? К своему дому? Там пока устроишься, осмотришься… Кому он нужен там? А тут кормят, каждый день зрелища, от которых он отвык, а теперь принимает в них участие с открытой душой, истосковавшейся по такому человеческому увлечению. Вчера вот и его вытащили будто силком, а он и не сопротивлялся, показать этим неопытным, на его взгляд, дурбам кое-какие простые приёмы владения мечом. Они как заворожённые сидели и дивились его мастерству, сегодня сами пытаются повторить. Но опять же вопрос: не для того же он здесь, чтобы стать учителем для них, то есть превратиться в обыкновенного дурбалета?
Ну, а о цели пребывания полутора десятка молодцов, безвылазно сидящих в подземелье, просто ничего не было известно.
Ольдим, конечно, уже несколько раз осторожно начинал расспросы, но на него смотрели без понимания, будто он интересуется очевидным, какой стороной держать в руке ложку. О Камрате и Свиме они слыхом не слыхивали, а по поводу старой Калеи реакция у всех была одна и та же – пожатие плеч. Что им, молодым, старуха?
Иногда он вслушивался в разговоры, чтобы как-то сориентироваться в происходящем, но всякий раз у него создавалось удручающее впечатление, что перед ним сборище любителей позубоскалить. Ничего иного они не воспроизводили. Предметом шуток могло быть что угодно – от неудачно сказанного слова, до обсуждения животрепещущего вопроса о женщинах, в которых они, якобы, очень тонко
Наконец, он сделал неутешительный вывод – все эти люди сами не знают, для чего они здесь собрались, ибо, особенно в первые дни его пребывания в подземелье, они иногда словно видели друг друга впервые и знакомились, обмениваясь нэмами, явно придуманными, хотя среди них Ольдим узнавал немало знакомых фамилий. Но и только. Тем более, как он стал догадываться, большинство не являлось коренными жителями Сампатании, а пришли сюда из других бандек, порой из очень далёких от Сампатании.
К нему они относились не то, что с уважением, а видели в нём пожившего и повидавшего многое в жизни человека, но в расспросы не пускались. Он чувствовал себя лишним в их среде, оттого замыкался, сердился на себя…
И опять он подумал о том, что можно, конечно, собрать свой мешок и покинуть шумный гостеприимный хабулин. Но также, как и днями раньше, он совершенно не знал, куда ему после ухода податься. Годы, проведённые в Фундаментальной Арене, несмотря на то, что отношения у него к ней, как к серьёзной организации, страдали большой долей скептицизма, давали ему видимость занятости.
Агенты Фундарены, если даже у них не появлялось прямого задания, имели возможность проявить инициативу по сбору любой, вплоть до экзотической, информации и передавать её в Центр. Поэтому Ольдим всегда считал себя занятым, тем более что подобное занятие соответствовало его настрою и воображению. Бредя по дорогам бандеки, встречая людей и других разумных, посещая города и населённые пункты, он всегда находил что-то новое, полезное для себя, дающее пищу для размышлений и сочинения каманам.
Сейчас же, с исчезновением Фундаментальной Арены и событиями в бандеке, он впервые, наверное, в жизни не знал, чем занять себя. Встреча со Свимом немного оттянуло мучительное безделье, обрушившееся на него. И он был благодарен тому. Команда ему понравилась, её приключения пришлись по душе. Быть может, это и удерживало его от ухода?
Ведь он понимал, что, сидя в дуваре, может дождаться продолжения неких событий, связанных со странным мальчиком Камратом и подозрений по поводу его происхождения и предназначения. Покинув хабулин, Ольдим мог добровольно вычеркнуть себя из вероятных грядущих событий.
Впрочем, была и другая причина его терпеливого сидения в подземелье, более прозаическая. Он был уверен, что просто так покинуть его невозможно. Его отсюда никуда не выпустят. Слабые и ненастойчивые попытки разведать пути выхода наверх или за пределы территории, где ему и остальным дурбам отвели место для отдыха, развлечений и еды, ни к чему не привели, как если бы таковых не существовало. Ни лестниц, ни дверей…
Ольдима такой поворот даже удовлетворял. Держат его здесь взаперти, по сути, в неволе, так что он бессилен, что-либо этому противопоставить. Понимал, что в этом была игра с собой, что это удобная позиция и… тешил себя тем, что пустил всё на самотёк – что будет, то будет.
– Ну что мне делать?
Сестерций до того был взволнован, что забывал гордо вскидывать голову. Его великолепная чалма, должная снижать нагрузку на нервную несовершенную систему биоробота, явно не справлялась с бурными эмоциями, будоражившими сознание торна.
К”ньец и Ф”ент с долей отчаяния и удивления смотрели на поникшего товарища по недавним приключениям. Не прошло и нескольких дней, а Сестерций изменился до неузнаваемости: сник, потерял блеск и гордую осанку, черты носта заострились. Сестерций порой терял над собой контроль и позволял гнуться ногам и рукам, как тем заблагорассудится – в любую сторону. Аура то обволакивала его, то гасла совсем.