Реликвии тамплиеров
Шрифт:
— Вот и хорошо. А пока Том позаботится о тебе. — С этими словами он удалился в апартаменты епископа, а стражник затворил за ним дверь.
Вот я и провел весьма приятные полчаса в коридоре епископского дворца, лакомясь холодной курятиной и запивая ее из кубка густым вином цвета темного граната. Паж Том предложил мне все эти яства с поклоном и, явно нервничая, удалился на свое место в тени сбоку от двери, откуда потом все время наблюдал за мной с видом испуганного совенка. Вино ударило мне в голову, проникло в самый мозг, как корни дерева, что пролезают в любую, самую узкую щель в камне, на котором это дерево растет, — я и в самом деле вдруг вспомнил родной край, болота и вересковые пустоши, и тот жаркий августовский день, когда валялся на скалистой вершине холма высоко-высоко над крышей нашего дома. Я там даже задремал, а когда очнулся, то обнаружил у себя на шее спящую маленькую гадюку и вскрикнул в испуге, а она открыла свой желтый глаз, удивленно посмотрела и скользнула в щель между камнями. Меня давно научили опасаться блестящих созданий, недлинных и довольно толстых, с зигзагообразным черным рисунком на спине, но эта маленькая змейка вела себя вполне прилично и сама испугалась меня не меньше, чем я ее. «Может, сэр Хьюг из таких же ядовитых гадов?» — лениво думал я, обкусывая крылышко цыпленка. Хотя я в этом и сомневался.
В конце концов дверь в покои епископа распахнулась и оттуда вышел сэр Хьюг. За ним следовал еще один человек, пониже ростом и потолще, и я узнал в нем епископа Ранульфа. Едва заслышав скрип двери, я сразу вскочил на ноги и украдкой вытер об одежду куриный жир с пальцев. Тут сэр Хьюг поманил меня к себе.
— Брат Петрок, — сказал он, — иди сюда.
Опустив голову в смущении, я исполнил его приказание.
— Я рекомендовал тебя его преосвященству, — громко произнес рыцарь. — Тебе оказана великая честь!
Я поднял взгляд и увидел прямо перед глазами протянутую мне руку епископа. На безымянном пальце сверкал огромный золотой перстень с сердоликом. Я упал на колени и поцеловал его, подняв на мгновение взгляд. Вполне возможно, мой сон о родных пустошах еще не до конца выветрился из головы, потому что я вдруг осознал, что епископ Ранульф, которого я до этого видел лишь с большого расстояния, вблизи выглядит как канюк. Густая грива седых волос, обрамлявших лицо, на котором сверкали близко посаженные по обе стороны ястребиного носа серо-голубые глаза, а под ними виднелись тонкие, чуть искривленные губы. Он и голову-то держал как-то по-птичьи, склонив набок, и изучал меня своими глазками-бусинками. И взгляд у него был словно голодный. Я не раз видел, как канюки раздирают новорожденных ягнят, вырывая им внутренности с таким же остервенением и целеустремленностью, так что торопливо опустил глаза.
— Ты не перестаешь меня удивлять, Хьюг, — услышал я его голос. — Вот уж никогда бы не подумал, что станешь возиться с какими-то своими протеже. — Голос у епископа был низкий, глубокий и ровный, и каждое слово звучало окончательным приговором. Этот человек явно не привык, чтобы ему противоречили.
— Едва ли это чей-либо протеже, ваше преосвященство, — небрежно отвечал сэр Хьюг. — Во всяком случае, не мой. Брат Петрок у нас мыслитель. Я просто хотел показать вам кое-какой многообещающий сырой материал из того, что воспитывается в соборной школе.
— Мыслитель? — Все тот же ровный тон. — Удостоверься сначала, что он мыслит в правильном направлении, Хьюг. — Раздалось нечто вроде смеха, потом зашуршали одежды и стукнула закрывшаяся дверь. Сэр Хьюг постучал пальцем по моей тонзуре:
— Очнись, братец. Пошли обедать.
И мы отправились назад тем же путем, что пришли сюда, через каменные лабиринты дворца. Сэр Хьюг, казалось, погрузился в свои мысли, а я — в свои. Основной была та, что меня представили епископу, а я при этом вел себя не слишком удачно. Этот человек меня здорово пугал, и, упав на колени на каменный пол между ним и сэром Хьюгом, я ощущал себя лягушкой, очутившейся между двумя цаплями с очень острыми клювами. А теперь епископ знает меня в лицо и по имени. Какой удачный поворот судьбы — быть представленным самому епископу Ранульфу! «Подожди, то ли еще будет!» — сказал я себе.
И вот мы выбрались из дворца и очутились снова на Кафедрал-ярд. Сэр Хьюг все еще был занят своими мыслями, и хотя не обращал на меня никакого внимания, я решил, что раз приглашен на обед, значит, следует держаться с ним рядом. И тут, к моему удивлению, сэр Хьюг повел меня к огромным западным дверям собора.
— Извини, что я все время молчу, Петрок, — сказал он наконец. — Много неотложных дел. Кроме того, мне еще надо выполнить одно поручение. Небольшое поручение епископа. Но это займет всего несколько минут. И вообще-то… — Тут он повернулся ко мне, словно ему в голову пришла какая-то новая мысль. — Вообще-то ты мог бы даже мне помочь… если, конечно, не возражаешь. — Я был здорово удивлен — если не сказать обеспокоен, — чтобы сразу ответить, а он дружески взял меня за руку. — Вот и отлично. Если у тебя нет других планов на сегодняшний вечер.
— Нет-нет, — промямлил я, будучи не в состоянии даже представить, как могу помочь этому странному, пугающему и подавляющему меня человеку.
— Просто дело в том, что ты клирик, наиболее подходящий человек для этой задачи, ты можешь оказать мне содействие и тем самым угодить его преосвященству епископу, — продолжал рыцарь, словно прочитав мои мысли.
И как я мог ему возразить после таких слов? Кроме того, мы стояли уже перед дверью собора. В этот час она была отперта, и сэр Хьюг весьма галантным жестом пригласил меня внутрь.
Мне всегда нравился кафедральный собор Бейлстера, хотя «нравился» не совсем то слово. Это была поражающая воображение каменная пещера, однако мастера, строившие и украшавшие ее, так обработали камень, что тот казался деревом или даже воском. Там всегда было прохладно и тихо, за исключением разве что мессы и праздничных дней, когда горели сотни свечей, гомонила толпа прихожан, а воздух наполняли благовония, дым которых поднимался из огромных курильниц. Всего несколько недель назад здесь служили торжественную мессу в присутствии легата самого папы римского, некоего Оттона, и, казалось, весь город собрался, чтобы, вытянув шеи, хоть одним глазком увидеть столь экзотическую и могущественную фигуру из Рима. Нынче же в соборе было пусто, и его внутреннее пространство освещалось лишь свечами, горевшими возле алтаря. Когда мы миновали поперечный неф и вошли под своды главного нефа, я поднял глаза к потолку, как делал всегда, сюда попадая. Каменные колонны вздымались ввысь и соединялись там, вверху, высоко над головой, образуя филигранную мозаику из арочных сводов и рельефных розеток, вырезанных в камне в виде расходящихся из центра листьев, геральдических щитов или ужасных чудовищ и людей. Создавалось впечатление, будто ты оказался в каменном лесу, и сейчас, хотя потолок тонул в глубокой тени, я ощущал себя маленьким, преисполненным благоговейного ужаса и ничтожным в сравнении с этим могучим произведением искусства во славу Всемогущего Господа.
Если сэр Хьюг и ощущал нечто подобное, то по нему это было незаметно. Я упал на колени перед главным престолом, а он лишь коротко поклонился и быстро перекрестился. Потом пошел дальше по нефу, и я торопливо последовал за ним, стараясь не отстать. Меня очень удивило, что мы прошли за крестную перегородку в восточную часть собора, за алтарь. Ведь сэр Хьюг был мирянин — рыцарь, конечно, и даже бывший тамплиер, — но все же принадлежал к приближенным епископа и, вероятно, имел какое-то разрешение, позволяющее ему нарушать обязательное для всех мирян правило и дающее право заходить в святилище. Меня с приближением к крестной перегородке всегда начинало просто трясти. Я с благоговейным страхом взирал на эту колоссальную каменную решетку, украшенную, как представлялось, сотнями статуй королей, благородных рыцарей, епископов и святых и отгораживающую алтарь от главного нефа. Средоточие святости и гигантская тяжесть, которую, казалось, удерживало на месте одно лишь чудо. Но если я испытывал благочестивый страх, то сэр Хьюг был его лишен. Или нет? Вот он остановился, быстро опустился на одно колено, потом встал и, взяв меня за руку, повел обратно в главный неф.
— Мне придется просить отпущение за этот грех, — сказал он, и голос его звучал явно напряженно. — Но я и сам был когда-то духовным лицом, а это не забывается. — Выдержка и присутствие духа, казалось, внезапно его покинули. Меня это здорово заинтриговало. Он же обычный человек, в конце-то концов. Билл говорил мне про тамплиеров, и я уже хотел сказать что-то по этому поводу, когда сэр Хьюг заговорил снова: — Я, конечно, дворецкий епископа и имею право приближаться к алтарю, но не люблю этого делать. Вот тут-то ты и можешь мне помочь, Петрок. Епископ просил меня принести ему одну священную реликвию, которая здесь хранится. — Он указал на алтарь. — Будет совершенно законно и правильно, если ее понесешь ты, братец.