Реликвии тамплиеров
Шрифт:
— Матерь Божья! — прошептал он.
Я тем временем вылез из сутаны, которая упала на пол, собравшись жесткими складками, словно какая-то часть меня все еще была в ней. Откинув крышку сундука, я вытащил грязную льняную рубашку, которую засунул туда пару недель назад, и начал соскребать с себя кровь и грязь. В глиняном кувшине, что стоял в углу, осталось немного воды, и я полил себе на голову, едва замечая, что она совершенно ледяная. Я все терся и терся, а Билл округлившимися глазами пялился на голого сумасшедшего, который совсем недавно был его лучшим другом по имени Петрок. Потом я снова сунулся и сундук, доставая оттуда вещи и забрасывая их себе на плечо, пока не нашел то, что нужно.
Я натянул короткие и мешковатые серые шерстяные штаны, льняную нижнюю рубашку и коричневую фланелевую котту. Маленький мешочек с монетами, который я прятал под тростниковой крышей, привязал к краю рубашки и засунул в штаны. На самом дне сундука лежала моя старая куртка из овчины, здорово поношенная и траченная молью, хранимая из чисто сентиментальных побуждений. Я из нее несколько вырос, но тем не менее натянул на себя; по крайней мере в ней будет тепло. Сандалии были на мне. Оставались чулки. Но где же их взять? Тогда я разорвал еще одну грязную рубаху на полоски и принялся обматывать свои икры.
Все это время Билл наблюдал за мной, и его умное лицо являло собой маску полного непонимания. Надо было все ему рассказать, так что, обматывая ноги полосками ткани, я попытался хоть что-то объяснить:
— Этот дворецкий опять меня нашел…
— Господи Иисусе! Он напал на тебя! — воскликнул Билл.
— Нет, не на меня. Мы пошли во дворец, а потом в собор. Он сказал, что епископ просил принести ему руку святой Евфимии для какой-то надобности, — тут я тронул ногой ковчежец, — и велел мне взять ее с алтаря. А потом явился дьякон Жан и застал меня за этим. — Из моей груди вырвалось рыдание. Я с усилием подавил его. — Дьякон Жан застукал меня, а сэр Хьюг его убил. Перерезал глотку, как барану. И сделал вид, что это моя работа. И заставил меня убежать.
— Погоди минутку, Пэтч, — осторожно сказал Билл. — Сэр Хьюг убил дьякона? Почему?
— Кровь Господня, Билл! Почему?! Да он же сумасшедший, вот почему! Он убил бедного дьякона и меня тоже погубил! И я теперь в бегах, хотя в этом, наверное, нет никакого смысла, как считаешь?
— И у тебя осталась эта рука, — спокойно добавил Билл, перебивая мои панические объяснения. — Ты сохранил у себя эту руку.
— Ну, сохранил. — Я сил на кровать. — Обнаружил, чти она все еще у меня, когда добрался до моста. Думал сначала утопить ее в воде, но это был бы грех. — Я печально усмехнулся. — У меня на душе и без того полно темных пятен, братец.
К моему удивлению, Билл встал, поднял реликвию с пола и окровавленной рубахой принялся оттирать грязь с золотых пальцев.
— Какая красивая! — тихо произнес он. — Так говоришь, епископ просил ее принести?
Я кивнул.
— А дьякон не позволил?
— Нет-нет! — Я содрогнулся. Приступ охватил меня совершенно неожиданно, аж зубы застучали. — Он уже согласился, что сэр Хьюг забирает ее. И настроен был вполне дружелюбно. Только спросил, зачем она понадобилась епископу. А потом… — Я опять увидел струю крови, и меня затошнило.
— Успокойся, Пэтч. А тебя он тоже пытался убить?
— Нет. — Это было правдой. Дворецкий никак и ничем мне не угрожал. — Я побежал, а он смеялся мне вслед, издевался, кричал, что я совершил «ужасный поступок». — Я подавил еще один приступ тошноты. — Я выскочил наружу и попытался поднять тревогу, позвать на помощь. Но он там появился и обвинил во всем меня. На нем-то не было ни капли крови, а меня ты сам видел. И все накинулись на меня, а я убежал.
Билл перестал полировать ковчежец. Поднес золотую руку ближе к свече, и та засверкала теплыми желтыми бликами; здесь она выглядела столь же роскошно и благородно, как на алтаре.
— Мне кажется, дворецкий вовсе не сумасшедший, — сказал Билл. — Он ведет какую-то свою игру, как и раньше. А что произошло во дворце?
— Ничего. У дворецкого было какое-то дело к епископу. И он меня ему представил.
— Тебя представили епископу, Пэтч? — недоверчиво перепросил Билл.
— Да. Он выглядит как настоящий канюк. И смех у него гнусный.
— Да знаю я, как он выглядит, — ответил Билл. — Ты во что-то вляпался, мой милый друг. Один Господь ведает, во что именно, но тебе надо отсюда убираться, прямо сейчас. — С этими словами он рывком поднял меня на ноги. — Ты уже решил, куда направишься? — спросил он, глядя мне прямо в глаза. Я лишь моргнул.
— Домой, — сказал я.
Следующие несколько минут я едва помню. Знаю, что хотел оставить руку святой — мне казалось, будет лучше, если я попытаюсь вернуть ее, может, через Билла.
— Здорово придумано! — заметил тот. — Да ведь этими побрякушками вовсю торгуют — она же стоит целого состояния, столько в ней золота и драгоценных камней. А сама реликвия! Ты хоть представляешь, сколько может стоить рука святой мученицы?! Это же все, что у тебя есть, Пэтч!
И я был вынужден оставить ковчежец у себя, чтобы потом продать его или заложить. В конце концов, это действительно бесценная вещь, за одно золото можно было получить столько, что хватило бы скупить весь Дартмур. Билл привязал руку к моей груди с помощью льняного платка, который мать подарила мне, когда я стал послушником. Прикосновение реликвии к коже было странно успокаивающим, но металлические углы и неровности врезались в тело в самых неподходящих местах. Сплошное безумие, я хорошо понимал это, но времени на подобные размышления совершенно не оставалось.
План Билла, если это можно так назвать, был прост. Я покину Бейлстер, одетый как сейчас: на любой взгляд — самый обычный крестьянин. Когда отойду от города на день пути, облачусь в сутану и снова стану монахом. Деревенский люд относится к монахам с почтением или поносит их, но в любом случае предпочитает держаться подальше. И это единственная защита, на которую я могу рассчитывать. Вот тонзура, конечно, проблема. Билл не долго думая взял мой кувшин с водой и с минуту подержал его донышком над свечой. Глина вскоре покрылась слоем копоти, Билл стер ее ладонью и, пока я не успел запротестовать, вымазал мою выбритую макушку.