Реликвии тамплиеров
Шрифт:
— Хорошо еще, братец, что ты на прошлой неделе был у брадобрея, — заметил он. — Волосы у тебя — черный пушок, так что, надеюсь, никто ничего и не заметит. Только не забудь потом смыть эту копоть.
Мне, по правде сказать, вовсе по хотелось снова надевать сутану.
— На ней больше крови, чем у меня в жилах, — посетовал я.
— Тогда возьми лучше мою, брат, — предложил Билл, стащил с себя сутану и скатал ее по длине, связав концы, так что она превратилась в большое и тяжелое кольцо. Я надел его через плечо, неудобное, жаркое, но что же делать? А мой друг между тем остался в рубахе и подштанниках. — Если у тебя найдется пара штанов, буду тебе благодарен по гроб жизни, — сказал он. Я кивнул в сторону сундука. Он покопался там и вытащил потрепанную пару, которая тем не менее оказалась ему впору. Это было странное зрелище — Билл в мирском платье. Видя мое лицо, он подмигнул: — Я снова ощущаю себя нормальным человеком, Пэтч. Этот мешок, вполне возможно, хорош для спасения души, но вот изящества в нем недостает.
Потом он задул свечу и выпихнул меня из комнаты. На лестнице по-прежнему было пусто. Мы тихонько спустились вниз. Возле двери Билл остановил меня и выглянул наружу.
— Никого, — выдохнул он.
Мы выбрались на улицу и пошли рука об руку — пара приятелей на прогулке. Миновали Бридж-стрит и направились к городской стене, за которой виднелись полуразвалившиеся домишки и совсем убогие лачуги, а за ними — разбитые на участки поля, простиравшиеся на многие мили к югу и востоку. Я буду держать направление на юг, обходя город, а потом сверну на запад, в поросшие лесом холмы. Значит, мне придется переправляться через реку, но в верхнем ее течении, где она узкая.
Колокол кафедрального собора уже перестал звонить, и на бедных улицах не было даже признаков погони.
— Они уже забыли про меня, — пробормотал я. — Думаю, поняли, что подняли много шума из ничего. — Плоская шутка оставила скверный привкус во рту, и я пожалел о сказанном.
— Ну, в следующий раз убивай самого епископа, — посоветовал Билл. Я удивленно взглянул на него, и он в ответ оскалился. На его покрытом оспинами лице появилось напряженное волчье выражение, какого я раньше у него не видел.
— Тебе, кажется, все это здорово нравится, а? — спросил я.
Улыбка исчезла.
— Я радуюсь твоему обществу, братец, потому что, боюсь, в последний раз им наслаждаюсь, — ответил он. — У меня такое ощущение, будто мы разрушили чей-то гнусный план, и этому я тоже радуюсь. Но если эта свинья дворецкий сумеет нас поймать, мы пропали. Я тоже не вернусь назад, Пэтч. Господь свидетель, из меня плохо получается клирик, к тому же я не намерен служить господину, который содержит у себя на службе любителей пыряться ножами и прочих безумцев. Я видел, что творится в городе. Пока ты корпел над Цицероном, я ходил повсюду и высматривал.
— О чем это ты, Билл? Что там творится?
— Люди епископа суются повсюду, и ничего хорошего от них не жди. Сам небось видел, а?
Я грустно покачал головой:
— Нет, ничего такого я не видел.
— Господи, Пэтч, да ты у нас просто сонная тетеря! — В голосе его не было насмешки. — Все время зарываешься в свои проклятые книги, только об этом и думаешь. А теперь вляпался в какую-то гадость по самые уши. Слушай! — Он помолчал и перешел на шепот: — Ты ведь наверняка слышал, что его святейшество папа римский требует себе пятую часть от церковной десятины, которую получает английская церковь. — Я кивнул. — Вот и отлично. И ты, вероятно, можешь себе представить, что наши епископы не слишком этим довольны. — Я пожал плечами: политика меня не занимала, особенно теперь, когда голова практически в петле. — Так вот что, Пэтч. Даже эта пятая часть от всех доходов церкви — море золота! Ты сам нынче видел епископа. Никакой он не священник, а настоящий лорд, к тому же богатый. У него свои интересы, братец. И их надо всячески защищать. С помощью таких людей, как этот его дворецкий.
Он все еще держал меня за руку и, видимо, почувствовал, как я вздрогнул при упоминании сэра Хьюга.
— Ну, теперь тебе бояться нечего, — мягко произнес он. — Ты в безопасности. Как только выйдем за городскую стену, сразу исчезнем.
— Зачем ты мне все это рассказываешь, про его святейшество и про золото?
— Потому что раньше уже слышал имя дьякона Жана де Нуанто. Он был приятелем папского легата Оттона. Видимо, этот Оттон старательно заводил себе приятелей в нашей епархии, а Нуанто всегда был на стороне Рима.
— Ну и что?
— А то — и это никакой не секрет, — что Оттон обещал повышение всем, кто поддержит Рим в его противостоянии с епископами — не только здесь, у нас, но и по всему королевству. А де Нуанто был из молодых и честолюбивых. И стал сущей змеей на груди епископа.
Мысль о груди епископа заставила меня усмехнуться, несмотря ни на что.
— Смеешься? Ну и отлично. Но то, что я тебе говорю, не за уши притянуто. Де Нуанто теперь никому во дворце не мешает, а его кровь на руках неизвестного монашка. Извини, Пэтч, но разве это не так? А у епископа есть свидетель, его собственный дворецкий. Отличная получилась история, и все концы в ней сходятся с концами.
— Но рука, Билл, как насчет руки?
— Да это просто предлог, тупица. Тебя ловят, всего в крови и с этой рукой. И никаких вопросов не возникает.
— Но почему меня?
— Ты же сам мне говорил — вчера ночью он искал жадных людей.
— Но я-то не жадный!
— Точно. Но тебе можно доверять. Ты ягненок, а не волк. А в плане Кервези двум волкам не место.
После этот мы некоторое время шагали молча. Ноги у меня были тяжелые, словно камни, и сердце вполне годилось на ту же роль. Я не мог отыскать ни единого аргумента против теории Билла. Из меня сделали дурака, превратили в козла отпущения. Все мои мечты, которыми я так тешился во дворце — насчет власти и покровительства свыше, насчет скорейшего возвышения и продвижения, — все они обернулись против меня. Я чуть не застонал, осознав весь ужас своего положения и собственную глупость. Я позволил гордости ослепить себя, заслонить инстинктивные подозрения насчет сэра Хьюга. Как я мог оказаться во власти этого рыцаря? Я, конечно, человек не слишком опытный и искушенный, но ведь не грудной же младенец! А теперь еще и Билл попал в то же положение, что и я.
Он, конечно, никогда не был примерным клириком или студентом-отличником, но обладал самым острым умом из всех, кого я когда-либо встречал, и знания впитывал безо всяких усилий. Да, несомненно, он всегда увлекался ночными похождениями любого рода и вовсе не обходил стороной похабные заведения, мимо которых я так недавно мчался по Лонг-Рич. Билл не питал никаких иллюзий, но я всегда считал, что он сделает быструю карьеру в церкви — к тридцати станет епископом, как он сам иногда говаривал, в шутку, конечно. И вот теперь он бросает все это, приняв сторону человека, которой скоро на всю страну прославится как самый мерзкий убийца. Я остановился и схватил его за рукав.
— Ты же ни в чем не замешан, брат! Никто никогда не узнает, что мы нынче встречались. Давай-ка верну тебе сутану, и иди себе, пожалуйста, назад. Мне не под силу нести ответственность еще и за твою порушенную жизнь, хватит с меня своей собственной.
Но Билл лишь рассмеялся. Смеялся он, правда, недолго, Да и смех был какой-то неискренний.
— Ты невнимательно меня слушал, Пэтч. Все эти истории про пап и епископов касаются денег. Мы с тобой ничто, мелкие сошки. Нас никто и в расчет не примет. А я твой лучший друг. И если Кервези этого не знает, в чем я сильно сомневаюсь, то уже завтра будет знать. Все, с жизнью в лоне матери церкви для меня покончено, а также, вероятно, и вообще с жизнью на этом свете, если я здесь останусь. И твоей вины тут нет. Просто однажды ты вошел в таверну «Посох епископа» через боковую дверь, когда стоило воспользоваться парадной.