Реликвии тамплиеров
Шрифт:
Это произнес другой франк. Он подошел и встал за спиной Тома, положив ему руку на плечо отнюдь не дружелюбным жестом. Я не узнал его, но мне хорошо был известен лот тип людей: обычный бейлстерский громила, — мы, студенты, частенько дрались с ему подобными в субботние вечера. Они обычно идут в стражники или наемные рабочие в кожевенных мастерских. Третий из этой компании был таким же. Сейчас, когда они стояли рядом, было заметно, что Том в сравнении со своими спутниками выглядит вполне прилично. У типа, заговорившего с нами, поросячьи глазки беспокойно шарили по нашим лицам, колючие и злобные. Третий был бледен и тяжело дышал, отвесив нижнюю челюсть. Все имели круглые морды уроженцев Бейлстера, и солнце спалило им кожу чуть не до мяса.
Потом застывший от напряжения воздух вдруг прорезал чистый голос Анны. Она старалась прикрыть свой английский сильным греческим акцентом, какого я никогда у нее не слышал, но слова звучали четко и холодно и падали как градины.
— Вот так, стало быть, ведут себя слуги в ваших варварских землях?
— Если бы… — Поросячьи глазки загорелись воинственным огнем, но Том перебил его и что-то настоятельно зашептал на ухо, обожженное до красноты. — Прошу прощения, ваше высочество, — произнес тот уже другим тоном. — Я не имел понятия, с кем мы встретились…
К моему ужасу, Анна обернулась ко мне и заявила:
— Мой господин, ради вас я отправилась в изгнание, покинула родину, а вы позволяете всяким свиньям оскорблять меня, да еще в моей родной стране?! Неужели в ваших краях моих соотечественников считают полными глупцами?!
Я вперил пристальный взгляд в злобные свинячьи глазки. Мной вдруг овладело чрезвычайное спокойствие, и все вокруг предстало в абсолютной, поразительной четкости. Я протянул руку к блюду, выбрал себе очередную жареную птичку, отломил ножку. Сняв с нее зубами мясо, я положил косточку на стол прямо перед собой. Теперь все взгляды были обращены на меня.
— Любовь моя, неужели тебя оскорбляет вонь свинарника? Свинья ведь не может не вонять собственным дерьмом — такова уж ее участь: всю жизнь валяться с грязным рылом и измазанной дерьмом задницей. Эти несчастные создания из той же породы: англичанин подлого происхождения — это тварь, перемазанная с головы до ног собственным невежеством, как свинья перемазана своим навозом. Не обращай внимания, дорогая. Скотина не может оскорбить благородную даму.
Я взял еще ножку, протащил ее между зубами и положил крестом на предыдущую косточку. Потом запил хорошим глотком вина, осушив свой бокал, и вытер губы кончиком большого пальца.
— Дайте этим кабанам воды. И потом пусть катятся своей дорогой.
— Отлично было сыграно, Пэтч! — заявил Жиль. — Ты выглядел как истинный лорд, до кончиков ногтей! — Мы втроем отошли в сторонку от гробницы якобы облегчиться. И теперь сидели на выступе скалы, нависающей над морем. Позади все еще гремели звуки празднества, а внизу под нами один из многочисленных отрогов с кинжально острым верхом, загибаясь, опускался в синие воды, плескавшиеся в полумиле от нас. Там поблескивала маленькая бухточка, по ее берегу брело стадо коз, выделяясь черными пятнами на белом фоне каменистого пляжа. — Кервизи уже здесь, так что, полагаю, надо сматываться. Уйдем поутру.
— Нет-нет, — возразил капитан. Он пребывал в необычайно хорошем расположении духа после того, как франки убрались обратно за гору.
— Но ведь мы здесь исключительно по делу! — удивленно воскликнул Жиль. — У нас ни перед кем нет обязательств, никто нам не платил никаких авансов. Кервези явно выслал этих болванов на разведку. Теперь он знает, где гробница, и будет драться за эти мощи, а потом весь остров поднимется против франков — и все пропало. Все будет кончено.
— Все будет кончено завтра, — ответил капитан. — Мощи заберем ночью. Нет, друг мой… — поднял он руку, — мы вполне можем это сделать. Сам знаешь, что можем.
— Могли бы, — поправил его Жиль. — Да, могли бы. Я не хуже тебя понимаю, что если «Кормаран» причалить вон там, внизу, то наши люди вскарабкаются сюда. Но ведь будет темно, а мы не знаем местность… Надо хорошенько подготовиться.
— Все я могу это сделать сам, — заявил я.
— Ты?
— А почему нет?
— Что это на тебя нашло? — спросил капитан. Он улыбался. Я — нет.
— Смерть, — пробормотал я. — Вы знаете, что вызревает у меня внутри, с тех пор как… — Они оба кивнули. — Ну так вот: если есть возможность нагадить Кервези, пусть даже… облегчить его кошелек — значит, это работа для меня.
— У тебя смелое сердце, Пэтч, никто в этом и не сомневается, — мягко сказал капитан. — Но для такой работы найдется… — Он ущипнул себя за нос, как всегда делал, подбирал нужное слово. — На борту «Кормарана» найдется несколько более опытных людей. В этот раз, мне кажется…
— Сэр, при всем моем уважении, на борту «Кормарана» никто не имеет опыта общения с Кервези — кроме меня. А мой опыт… Сами подумайте, капитан… вспомните этого парня, Тома. Кервези — гнусная навозная муха: откладывает свои яички в плоть невинных жертв, а потом наблюдает, как вылупившиеся из них личинки терзают и пожирают ее — всех этих Томов, Биллов… — Я замолчал. С того момента, когда Том произнес первое слово, ужас той ночи в Бейлстере вновь овладел мной, окутал, словно дыхание мертвеца. Я поднял глаза. Капитан изучающе смотрел на меня, чуть прищурив глаза.
— Что ты почувствовал, увидев этих подонков, свиней Кервези?
— Ничего, — ответил я. — Разве что жалость к Тому. — Я встал и подошел к краю утеса. — Я все детство провел, взбираясь на скалы. И уже ничего не боюсь. Как вы думаете, я один смогу перетащить сюда Тулу?
— Тула нынче легкая как перышко, мой мальчик, — ответил капитан. Я обернулся и обнаружил, что они тоже поднялись на ноги и стоят, глядя на меня. — Хорошо, пусть это будет твоя работа, если ты так желаешь. — И оба положили мне руки на плечи. — А теперь надо идти назад — твоя невеста станет волноваться.