Ремарк и оригами
Шрифт:
— Не стоит, капрал, ничего усложнять, — поучал Роберта генерал Пьер Жиру, командир «легионерского» полка. — Тупо выполняй приказы и ни о чём постороннем не думай. Я это сделаю за тебя, юноша…. То бишь, увидел в здешней пустыне насквозь незнакомую морду — сразу же пристрели. И только после этого начинай выяснять, что данный подозрительный незнакомец забыл в тутошних песчаных барханах…. То есть, тщательно обыскиваешь покойника и все бумажки-документы, найденные в его карманах, рачительно складываешь в полевой планшет. Мёртвое же тело, понятное дело, старательно закапываешь в песочек, поверх делаешь приметный продолговатый холмик и возвращаешься — с развёрнутым докладом — на базу…. Если никаких документов при покойнике не обнаружится? Не проблема. Чалму притащишь, это лучше любого паспорта. По арабской чалме знающий человек всё-всё расскажет об её хозяине. Мол, какого рода-племени, где и когда кочевал, даже — сколько имеет жён и наложниц.… Итак, капрал, повторяю. Если документов не нашлось, то стандартным армейским ножом отрезаешь у неопознанного мертвеца голову (вместе с чалмой, естественно), помещаешь её в специальный полиэтиленовый пакет и — совместно с развёрнутым докладом — доставляешь на базу…. Что побледнел-то так, орёл австрийский? Я же просто пошутил. Чисто по-армейски. А ты, дурилка, и повёлся…. Гы-гы-гы!
Так как «зоны ответственности» (ветки трубопроводов, выражаясь напрямик), «ооновцев» и «легионеров» зачастую граничили друг с другом, то изредка пересекались и сами бойцы. Пересекались, советовались и даже — время от времени — спасали друг другу жизни…
В тот раз Роберту выпало пойти в дозор с французом Жано Матиссом и бербером Аль-Салони. Армейский пятнистый фургон («Рено», конечно же), остановился — на тишайшем розовом рассвете — недалеко от излучины узенького безымянного ручья, пересыхавшего время от времени.
Они вылезли из кузова машины, тщательно проверили амуницию, оружие, правильность настройки рации и, взвалив на плечи тяжеленные рюкзаки, вышли на маршрут. То есть, отправились — по широкой-широкой дуге — в обход Чёрного ущелья, старательно высматривая следы пребывания подлых ливийских диверсантов. Да и всех прочих путников, пересекавших данную местность без соответствующих санкций и разрешений.
Целый день «легионеры» бестолково, но настойчиво месили каблуками армейских высоких ботинок местные раскалённые пески, сделав несколько кратких привалов-перекусов в тени не менее раскалённых красно-бурых скал. Увы, но ничего интересного и заслуживающего внимания обнаружено не было.
Потом они заночевали под Львиной скалой (её вершина была слегка «гривастой»), возле крошечного родника с хрустальной холодной водой, поочерёдно дежуря — по два с половиной часа — у походного костерка, разожжённого из сухих веток кустарника и досок полуразвалившегося барака неизвестного предназначения, выстроенного здесь ещё в незапамятные времена, по слухам — в далёком девятнадцатом веке, то ли золотоискателями, то ли миссионерами.
Роберт очень любил (буквально-таки обожал), эти «пустынные» ночёвки. Полная и вечная тишина, нарушаемая — изредка-изредка — лишь тихим и вкрадчивым шорохом песков, медленно перетекающих на восток. Безумно-яркие и загадочные звёзды над головой, подмигивающие так мудро и, безусловно, по-доброму. Оранжевые, малиновые и тёмно-аметистовые угли костра — словно чьи-то тлеющие мечты и воспоминания. Лёгкий и невесомый ветерок, приносящий неведомые и чуть горьковатые ароматы. Сигарета, выкуренная между скупыми глотками, сделанными из стандартной армейской фляги, заполненной крепким ямайским ромом. Всякие и разные мысли — спокойные и размеренные — бесконечной чередой бродящие в голове…. Что ещё надо — для ощущения полного покоя и безоблачного счастья? Много чего, если по-честному. Но не стоит, друзья мои, излишне увлекаться философией — наукой неверной, насмешливой и призрачной. Ну, её — в баню турецкую…
Пришёл рассвет — ветреный, нервный и рваный. Из-за восточной стороны горизонта плавно взошло янтарно-оранжевое солнце. Взошло и — почти сразу же после этого — невежливо спряталось в скучно-сизых низких облаках. С юго-востока задул устойчивый ветерок, забрасывая дотлевавшие угли костра и людские лица пригоршнями колючего песка.
Они, невкусно и наспех позавтракав, тронулись дальше — по намеченному маршруту.
Вскоре из-за покатых рыже-бежевых и красно-рыжих барханов, подступавших к Чёрному ущелью с севера, долетели едва слышимые отголоски бойких автоматных очередей.
— Надо срочно сообщить на базу, — предложил — на корявом и ломанном английском языке — молодой бербер.
— Обязательно следует сообщить, — поддержал его француз Матисс. — Строгие служебные инструкции предписывают.
— Не будем, пожалуй, торопиться, — подумав, решил Роберт, являвшийся на тот момент старшим по дозору. — Налетят вертолёты, начнётся бестолковая суета со стрельбой. Это может спровоцировать неизвестного противника на необдуманные резкие действия и тому подобные глупости…. Значит так. Для начала, пройдёмся по северным барханам, осмотримся, проясним ситуацию, принюхаемся…. Что ещё за возражения, бойцы? Кто из нас является полновластным командиром? А? Отставить разговоры! За мной, бродяги неприкаянные!
Примерно через сорок пять минут они приблизились к вершине дальнего красно-рыжего холма, поросшего редким колючим кустарником.
— Тихо, ребята, — тревожно поднял вверх правую руку Аль-Салони. — Слышите?
Из узкой лощины, плавно огибавшей холм с северо-востока, доносился неразборчивый говорок на наречии западных племён.
— Жано, дуй в обход, к восточному выходу из лощины, — шёпотом велел Роберт. — Если что — стреляй на поражение. А ты, мистер бербер, отходи в другую сторону, на вершину соседнего холмика. Настраивай рацию на нужную волну и связывайся с базой. Пусть минут через десять-двенадцать поднимают в воздух штурмовые группы.
— А ты?
— Подползу и осмотрюсь на местности. Выполнять…
На дне лощины, беззаботно покуривая и негромко переговариваясь между собой, на пухлых рюкзаках сидело трое — в пятнистом камуфляже, но со светло-бежевыми чалмами на головах. В одной стороне от приметной троицы на грязно-сером песке лежал мёртвый «ооновец» — чернокожий, полчерепа снесло бедняге меткой автоматной очередью. В другой стороне — второй, связанный по рукам и ногам, но живой и светлокожий.
«Ничего хитрого», — мысленно усмехнулся Роберт. — «За пленённого «белого» бойца можно получить неплохие премиальные — из рук щедрого полковника Каддафи…».
Естественно, что он — без всяких проблем — «положил» троих ливийцев, а пленённого ими европейца освободил.
Им оказался русский капитан Алексей Тихонов (армейское прозвище — «Тихон»), из специального корпуса ООН.
— Спасибо тебе, братец, — активно тряся руку Роберта, истово благодарил спасённый капитан. — Теперь я твой вечный должник. Встретимся ещё. Обязательно — встретимся…
И они, действительно, встретились.
Дело было так.
В эфире прошла информация, что пропал «ооновский» вертолёт. Выполнял плановый облёт территории, а потом пилот сообщил по рации, мол: — «Произошло сильное задымление двигателя, иду на экстренную посадку…».
Сообщил и пропал. А через полтора часа после этого началась сезонная песчаная буря. Причём, такая сильная, что головы — практически — было не поднять.
Только через четверо суток, когда буря стихла, начались активные поиски пропавшего вертолёта, к которым, естественно, присоединились и «легионеры». Как же иначе? Солдат солдату, как известно, друг, товарищ и брат…
Так получилось, что именно джип, в котором находился Роберт, первым подъехал к найденному вертолёту, наполовину занесённому песком.