Ремесленники. Дорога в длинный день. Не говори, что любишь (сборник)
Шрифт:
Снова зазвонил телефон, и снова из трубки послышалось:
— Это квартира Шаровых?
— Вы не ошиблись, между прочим, впервые за утро.
— Здравствуй, Саша. Это Клава Копылева.
— A-а, маленькая женщина, — бодро приветствовал Шаров. — Жму твою мужественную руку. Что ты хотела мне сообщить?
— Есть интересное письмо. Что-то произошло в НИИ… Редактор хочет, чтобы ты взглянул и сказал, сможешь ли сделать статью.
— Добро! Кроме пользы, которую надеюсь принести, я еще и подработаю.
— Разумеется. Приезжай немедленно!
Настроеиие Шарова сразу упало.
— Клавочка, столь спешно никак не могу. Ты же знаешь, я кормящий папа.
— Забавно! — Голос у Клавы стал металлическим. — Насколько я знаю, твоей Наташке пять лет.
— Это что-нибудь меняет?
— Еще бы! Часок может посидеть и одна.
— У тебя светлая голова, Клава. Сам я до этого не додумался. Я заеду сегодня.
— Только, Саша, побыстрее. Жду! А сейчас у меня рвет трубку Матвей Серебряков, ему поговорить надо с тобой.
— Надо ли? — Шаров недолюбливал заведующего отделом информации. Конечно, у него припасена какая-то новость, он будет сообщать ее и опасливо оглядываться. Руку подает здороваться — и то оглядывается: не усмотрели бы в том недозволенное.
— Шаров, привет, — пробасил в трубке густой голос. — Ты ничего не слыхал?
— О, господи! — тяжко застонал Шаров, благоразумно зажав ладонью трубку.
— Точно, ничего не слыхал?
Матвей ко всему доверчив, как ребенок: верит самым несуразным сплетням; этим часто пользуются други и недруги.
— Как не слыхать! — Шаров, измученный частыми звонками, решил поизмываться над беднягой. — Удивительное на этом свете рядом. Летом — и снег… да еще зеленый. Там такая паника поднялась! Шутка ли, слой чуть не в метр, и зеленый.
— Где? — Голос у Матвея тяжелый, с присвистом.
— Да тебе что, неизвестно? — удивился Шаров. — А я-то думал… У Завражья. Через час специальный самолет с синоптиками вылетает.
— Сам придумал? — Слышно, как Матвей трудно дышит. Сколько раз его обманывали, но он неисправим, не научен. — Скажи, что сам?
— Ну, знаешь! За кого ты принимаешь меня? Только что с аэродрома звонили.
— Поистине дела, — хрипит Матвей. Ему уже хочется звонить на аэродром, уточнять подробности.
— Да, — спохватился Матвей, — встретил случайно Люсю, секретаршу Дерябина, вот уж новость так новость. Дерябина с работы того… сняли.
— Разве? — Шарову хочется узнать, за какую провинность сняли Аркадия Николаевича. — Причина-то какая?
— Вот то-то меня и мучает. Кого ни спрошу — не знают. Но дело-то не в этом: вчера, как ушел с работы, так и пропал.
— То есть как «пропал»?
— Так вот и пропал. Никто не может понять, где он. Жена звонила — переполох… Как думаешь, куда
Сказать Матвею, что Дерябин у сестры, Александр Васильевич не решился: никто его на это не уполномочивал.
— Обнаружится, конечно, не спичка, — продолжал между тем Матвей. — Утопленники и те всплывают.
— Ты что хочешь сказать? — злея, спросил Шаров.
— Ничего не хочу сказать, но человека-то нету.
— Трепло несчастное, — объявил Шаров. Уж если Матвея бить, так прямо с ног, мелкими ударами его не проймешь. И, кажется, удалось. Матвей обдумывал: обидеться или нет?
— Послушай, Шаров, — вдруг снова заговорил он. — Дерябин и ты всегда друг к другу тянулись. Может, он у тебя? А?
Его снедало любопытство, это даже чувствовалось через трубку. И Шаров решил поддразнить Матвея:
— Нет, он не у меня, но я, примерно, знаю, где он. — И положил трубку. Подождал, станет ли Матвей еще раз набирать номер, — видно, не решился.
Шаров опять подошел к дочке.
— Жил-был король…
Наташка обрадованно сверкнула глазенками: сейчас они вдвоем будут составлять сказку. Кто откажется составлять с папой сказку!
— И жила-была королева! — подхватила она. — Король пошел на работу, королева — на базар за картошкой.
— Гм-м… — Продолжение сказки озадачило Шарова. Сурово посмотрел на свое чадо. — Такого не бывает.
— А я хочу, чтобы так было. — Она хитро поглядывает на отца, ждет. И он вынужден согласиться: сердиться ему невыгодно.
— Пусть, — махнув рукой, говорит он, — пусть твоя королева ходит за картошкой, мне-то что…
Он старается казаться недовольным, отводит глаза. Дочка в восторге — победила папу.
— Наташенька, — говорит он, — теперь я поеду на работу, как тот король.
— Ты к дяде, — поправляет она.
— Дядя — тоже моя работа.
Дочка задумывается над сказанным. И снова звонит телефон.
— Проклятье! — рычит Шаров. Он рывком снимает трубку и орет: — Да!
Сначала на том конце провода напряженное молчание, потом женский голос робко спросил:
— Александр Васильевич, голубчик, ты почему такой злой?
Александр Васильевич поперхнулся от неожиданности.
— Ольга Андреевна, простите, нечаянно. Было много звонков.
— Случается. — В трубке послышался легкий смешок. — Не с одним тобой такое. Александр Васильевич, голубчик, оказывается, ты знаешь, где Дерябин. Мы тут расстроены, не знаем, на что подумать, а тебе известно, и ты молчишь. Не хочешь открыть, где он, тогда передай: пусть срочно домой явится. Ночь не был, жене разное в голову приходит. Подумать только, скрыться, никому не сказав, где и что… Как на него похоже…
— Вы не допускаете, что он может переживать случившееся?