Ремесленники. Дорога в длинный день. Не говори, что любишь (сборник)
Шрифт:
— Молчи, Аркадий. Он мог бы простить, я себе не прощала.
— Ну, это излишняя строгость, упрямство. Поплавский был у меня на днях. Смешно, но из-за него-то, собственно, я и остался не у дел. Использовал мою промашку — и к Трофиму Ивановичу. Пользуется влиянием.
— Да так ли это? — усомнилась Татьяна. — На него непохоже такое…
— С тех самых пор у него к нам лютая ненависть…
Сестра промолчала, но чувствовалось, что не согласна с ним. Он достал сигарету, спросил:
— Курить
— Кури. Открой окно.
Дерябин долго возился с набухшими рамами. Дождь все моросил. Пахло липами. Он опять почувствовал легкую тревогу, обозлился на себя за способность вспоминать неприятное.
— Машенька Костерина… давно не видела ее?
— Почему? Работаем в одном отделе. — Татьяна вдруг засмеялась. — Все скучные отчеты с ваших совещаний мне известны: прибежит и — на ухо: «Аркаша выступал, гляди». А Аркаша… — Татьяна помолчала, не сразу решаясь сказать то, что давно думала о нем и Маше, чудесной девушке, которая так его любила и которую он оттолкнул. — Аркаша в небесах.
— Не все получается, как хочется, — недовольно сказал Дерябин.
— Брось, Аркадий! Ты не хотел. Ты тянулся вверх и соответственно подбирал жену.
— И это говорит сестра, — упрекнул он.
— Я никогда не одобряла твой выбор.
— Просто тебе казалось, что Машенька — лучший вариант.
— Вариант! — По голосу он понял едкую усмешку сестры.
— Довольно, — раздраженно сказал он. — Не хватает еще, чтобы мы поссорились.
— Спокойной ночи, — пожелала Татьяна.
Утром в квартире Александра Васильевича Шарова раздался телефонный звонок.
— Это квартира?
— Вы не ошиблись, — охотно откликнулся хозяин. — Между прочим, впервые за утро, до этого все ошибались.
Александр Васильевич любил покричать и пошутить, если удавалось.
— Сашенька, как я рада тебя слышать. Это Татьяна Дерябина. Помнишь?
С высоты своего роста Шаров скосил глаза на телефон, удивился:
— Татьяна Николаевна! Вот никогда бы не подумал!
— Да, — со вздохом произнесла Татьяна. — Мы как-то потеряли друг друга из виду. Родители наши жили дружнее.
— Это, наверно, потому, что в деревне их дома стояли рядом.
— Возможно…
— И еще, наши родители были добрее к людям.
После некоторого молчания Татьяна спросила сдавленно:
— Ты хочешь меня обидеть?
— Да нет, что вы! — Шаров устыдился за сорвавшиеся слова. — Татьяна Николаевна, сказал не подумавши.
— Ну извини, не поняла. Как и раньше бывало, не понимала: всерьез ты или шутишь.
— Я человек серьезный, — поспешил заверить Шаров.
— Сашенька, вчера ко мне пришел Аркадий. Ему очень плохо.
— Заболел?
— Если бы так! Что-то у него произошло на работе.
— Печально. Впрочем,
— Я хотела просить тебя, чтобы ты повидался с ним. Он у меня. Никогда бы не решилась, но ему очень плохо. Поверь, я-то уж его знаю.
Шаров выглянул в проем коридора, где стоял у столика с телефоном. Его пятилетняя дочка Наташа сидела на коврике посреди комнаты и потчевала кукол воображаемым обедом. Подумал о ней, но сказал другое:
— Не знаю, Татьяна Николаевна, стоит ли мне ехать. Вы знаете, что с вашим братом, мы не так близки, особенно последнее время.
— Кто с ним был близок последнее время! И все-таки, Сашенька, сделай это, я боюсь за него. А с тобой он оттает.
Шаров понял, что надо ехать. Опять обернулся, озабоченно прикидывая, как быть с дочкой. Забыв про кукол, она теперь пытливо смотрела на него. Она хорошо знала, чем оканчиваются для нее долгие телефонные разговоры.
— Хорошо, съезжу, — неуверенно пообещал Шаров, — хотя и не представляю, какая в том польза.
— Я очень благодарна тебе.
Треск разбитой чашки заставил Шарова вздрогнуть, красные черепки подкатились ему под ноги. Наташка терла кулачками глаза, готовилась зареветь.
— У тебя слышен какой-то шум, — обеспокоенно сказала Татьяна.
— Да что! — отмахнулся Шаров. — Дочка разбила чашку из своего кукольного сервиза.
— Посочувствуй за меня.
— Не стоит! — Шаров сердито разглядывал дочку. — Наташка сделала это нарочно, услышав, что я должен уйти, и протестует. Она всегда так протестует.
— Сколько же у нее осталось чашек?
— Из второго сервиза, вы хотите спросить? Из второго сервиза у нее осталось две чашки.
— Неправда! Все неправда, — звонко выкрикнула Наташка. — Две и одна с трещинкой.
— Дочка поправляет меня: две и одна с трещинкой.
— Бедная, — сказала Татьяна. — Ты прости, я не знала, что ей так часто приходится протестовать. Саша, уж если так, не с кем ее оставить, тогда…
— Пустяки, — успокоил ее Шаров.
Он положил трубку и сел на пол рядом с дочкой, заискивающе улыбнулся.
— Не хочу одна, — сказала она торопливо.
— Наташенька, — ласково сказал Шаров. — Много людей испытывает одиночество. И сами люди не всегда в этом повинны. А ты вовсе не одна. У тебя есть любимая кукла Катя.
— Она не живая, — возразила девочка.
— Будто я живой! — Шаров задохнулся в притворном гневе. — Я рохля! Не мог отказаться и теперь должен ехать к человеку, который…
— Ты живой, — оборвала его дочка.
— Спасибо, добрая душа. — Шаров потрепал ее светлые кудряшки, сказал с чувством: — Ты моя радость! Ты просто прелесть! Я съезжу к дяде и быстро вернусь.