Ренессанс. У истоков современности
Шрифт:
Косса, припертый к стене, предложил провести собор в Италии, где он мог опереться на союзников, но император отказался, ссылаясь на то, что путешествие через Альпы будет непосильным для престарелых епископов. Собор следует созывать в Констанце, городе, расположенном на его землях, в горах между Швейцарией и Германией на Боденском озере. Хотя идея явно не пришлась по душе понтифику, осенью 1413 года его агентов – exploratores– уже видели в Констанце: они интересовались жильем и пропитанием. А ближе к лету следующего года папа и его двор двинулись в путь, отправились в дорогу и могущественные церковники всей Европы, сопровождаемые верными слугами. У всех блистательных кортежей был один и тот же пункт назначения – маленький южно-германский городок.
Житель Констанца7, купец Ульрих Рихенталь,
Путешествие по горам было нелегким, даже в конце лета. Один раз карета понтифика опрокинулась, и его выбросило в снег. Когда в октябре 1414 года он наконец увидел Констанц и озеро, обрамленное горами, папа посмотрел с кручи вниз и сказал свите, в которой, конечно, находился и Поджо: «Это яма, в которой они ловят лис».
Если бы папе пришлось иметь дело только с итальянской церковной фракцией, то, возможно, он мог быть уверен в том, что ему удастся избежать лисиной западни: как-никак понтифик удерживал бразды правления в Риме уже несколько лет. Однако в Констанц съехались представители всего христианства, недосягаемые и для его патронажа, и для яда: тридцать три архиепископа, около сотни аббатов, пятьдесят настоятелей соборов, триста докторов богословия, пять тысяч монахов и около восемнадцати тысяч священников. Помимо императора и его внушительной свиты, на собор прибыли по приглашению многие другие светские властители или их делегаты: курфюрсты Людвиг фон дер Пфальц и Рудольф Саксонский, герцоги Баварии, Австрии, Саксонии, Шлезвига, Мекленбурга, Лотарингии и Тека, марк-граф Бранденбурга, послы королей Франции, Англии, Шотландии, Дании, Польши, Неаполя, испанских земель и великое множество менее знатных аристократов, баронов, рыцарей, а также адвокатов, профессоров и общественных деятелей. Каждый имел свиту слуг, охранников, поваров и другой челяди. Неординарное событие привлекло орды зевак, купцов, шарлатанов, торговцев ювелирными изделиями и мехами, портных, сапожников, аптекарей, бакалейщиков, писцов, жонглеров, акробатов, уличных певцов и бездельников всех мастей. По оценке летописца Рихенталя, в городе скопилось свыше семисот шлюх, арендовавших собственные дома, не считая тех, кто «обитал в конюшнях или где-либо еще, и частных девиц, которых я не мог счесть»9.
Наплыв в маленький город от 50 тысяч до 150 тысяч человек не мог не вызвать всплеск насилия. Власти пытались бороться с преступностью привычным способом – устраивали публичные казни10. Одновременно они устанавливали определенные правила пребывания и нормы услуг для гостей. К примеру, «каждые четырнадцать дней надлежало менять скатерти, простыни и все, что нуждалось в стирке»11. Определенную проблему создавала организация пропитания для гостей и их лошадей (около 30 тысяч голов), но окружающая местность была плодородной и обеспеченной продуктами, а реки гарантировали своевременный подвоз. Повара разъезжали по улицам с мобильными печками, предлагая булки, крендели и разную выпечку, начиненную мясом. На постоялых дворах и в импровизированных ларьках и палатках можно было заказать и обычные мясные блюда, и дичь, и экзотику: дроздов, кабана, оленину, барсука, бобра, выдру, зайца. Для тех, кто предпочитал рыбу, в изобилии имелись угри, щука, осетр, сарган, лещ, белорыбица, пескарь, сом, бычок, елец, соленая треска и сельдь. «Продавались и лягушки с улитками, – добавляет Рихенталь брезгливо. – Их покупали итальянцы»12.
Бытовые условия пребывания меньше всего беспокоили Коссу. Вопреки его желанию на соборе решили организовать работу и проводить голосование «блоками» наций – итальянцев, французов,
28 октября 1414 года Косса въехал в город на белом коне в белой мантии и белой митре. Четверо бюргеров несли над ним позолоченный балдахин. По бокам шествовали два графа, римский и германский, уцепившись за уздечку. Позади скакал всадник, на седле которого покачивалось древко с огромным зонтом – Рихенталь принял его за шляпу – из ало-золотой парчи. Широченный зонт, под которым могли уместиться три коня, был увенчан золотым набалдашником с золотым ангелом, державшим крест. Затем следовали тоже верхом на конях девять кардиналов – все в длинных красных мантиях, с красными капюшонами на плечах и в широких красных шляпах. Далее можно было заметить большую группу сотрудников курии, в которой был и Поджо, клерков и слуг. Впереди процессии гарцевала цепочка белых коней в красных попонах. На восьми из них перевозился гардероб папы – свидетельство его особой озабоченности своей церемониальной представительностью. Девятый буцефал, на голове которого позванивал колокольчик, нес на спине шкатулку из позолоченного серебра, накрытую красной тканью: к ней были прикреплены два подсвечника с горящими свечами, а внутри ларца, служившего одновременно шкатулкой и склепом, находились Святые Дары – кровь и тело Иисуса Христа.
Первейшей задачей собора было ликвидировать церковный раскол, но ему предстояло разрешить и две другие проблемы. Они касались реформирования управления духовными институтами – эта перспектива тоже не радовала Иоанна XXIII – и подавления ереси. Последняя тема могла принести некоторое удовлетворение попавшему в западню неаполитанскому лису: она предоставляла ему удобное тактическое средство. Переписка, скопированная секретарями для понтифика, свидетельствовала о попытках переместить акцент с церковного раскола и коррупции на человека, имя которого Поджо все чаще и чаще упоминал в официальных документах.
Сорокачетырехлетний Ян Гус, чешский священник и религиозный реформатор, уже давно досаждал церкви. И с кафедры, и в своих писаниях он обличал злоупотребления клириков, осуждал их за алчность, фарисейство и сексуальную развращенность. Непокорный чех клеймил торговлю индульгенциями, называя ее бесстыдной наживой на страхах верующих. Он призывал свою паству не верить ни в Деву Марию, ни в культ святых, не доверять церкви и папе, а признавать только одного Господа. Ян Гус утверждал, что надо полагаться только лишь на Священное Писание.
Мало того, диссидент нападал не только на доктрину, но и на практическую деятельность церкви в момент нараставшего национального самоуправства. Он доказывал, что государство имеет право и даже обязано надзирать за церковью. Миряне могут и должны оценивать действия своих духовных лидеров. (Лучше быть хорошим христианином, чем порочным папой или прелатом – это его слова.) Смертный папа не может претендовать на непогрешимость. Папство есть изобретение человека, слова «папа» нет в Библии. Моральная чистота – признак настоящего священника. «Если он явно прегрешает, то надо считать его по делам врагом Христа»13. И такого человека нужно лишать духовного сана.
Нетрудно понять, почему Яна Гуса отлучили от церкви в 1410 году и почему церковных сановников, собравшихся в Констанце, беспокоил его отказ повиноваться. Оберегаемый могущественными богемскими аристократами, он продолжал выражать опасные взгляды, получавшие все более широкое распространение. Можно понять и то, почему Косса, припертый к стене, решил воспользоваться моментом и переключить внимание собора на Яна Гуса. Чех, которого одновременно боялся и ненавидел церковный истеблишмент, призывал к тому, чего добивались враги Коссы в том же истеблишменте: неповиновения и даже свержения папы, обвиняемого в коррупции. Возможно, это обстоятельство в какой-то мере и объясняет странное обвинение, имевшее хождение в Констанце: Ян Гус якобы обладает экстраординарными способностями читать мысли любого человека, приблизившегося к нему на определенное расстояние14.