Ренессанс
Шрифт:
Бедняжка снова споткнулась и всхлипнула.
– Скажет: «Доченька, и зачем я тебе выгнала? Зачем поругала?!» А я скажу…
– Как же ты скажешь, если мертвая лежишь? – раздался удивленный мамин голос. – Это ж надо придумать – все лицо вымазала! Кто тебе разрешил мою косметику трогать?! А ну-ка, марш умываться!
Варька поплелась к двери. Опять громко, с подвыванием всхлипнула.
– Да не реви, не реви. Подумаешь, в угол ее поставили! Как умоешься, убери свой бардак, развела дома черте
«Лошадушка», тихонько закрывая дверь, мазанула по щекам остатки слез. Последнее, что она услышала, было:
– И сними наконец с головы эти колготки. Всю «прическу» тушью извозякала!
Варька вздохнула, достала из кармана маленькое зеркальце и посмотрела на себя: Принцесса!
Детектив Варька
Варька нагулялась и шла домой. На родной улице среди деревянных домов было прохладно. Тихий августовский вечер не предвещал ничего плохого. Но на крыльцо вышла мама. И Варька поняла, что все хорошее на сегодня закончилось.
– Идешь? – Мама говорила тихо, почти спокойным голосом.
Вслед за ней появился и папа. Да, похоже, и завтра ничего хорошего не будет. Вот только почему?
А мама сложила руки на груди и уже не спрашивала – утверждала:
– Идешь. А Маришка где?
– Дома, наверное, где же еще?
Ноги сами понесли ее к двери, но там стояла мама и уходить с дороги не собиралась.
– Утром ты ушла из дома с сестренкой. Я тебе велела за ней смотреть. А ты возвращаешься одна. Где Маришка?
И тут Варька вспомнила: «Да, уходили же вместе. А… а где?.. А и правда, где она?» И девочка даже осмотрелась вокруг, как будто Маришка могла вот сию же секунду вдруг появиться рядом. Как будто она стоит где-то тут в своей вечной панамке с арбузиками, в увешанном значками платьице и, как всегда, что-то грызет. Пряник, наверное. Она без НЗ из дома ни ногой.
Но Маришки не было.
Варька шумно и длинно шепотом втянула ртом воздух: «А-а-а». А утром – была. И днем – была. А потом – она не помнит.
– Иди и ищи, раз потеряла!
И Варька пошла. А куда идти-то? Вздохнув, пошла, откуда пришла – к девятиэтажкам. По пути пыталась вспомнить по прядку весь длинный-предлинный летний день.
Сначала они с Маришкой пришли на ближнюю детскую площадку. Там везде полазили и на всем покатались. Потом громко кричали: «О-ля, Ка-тя, О-ля, Ка-тя!» – чтобы те вышли. Но сначала вышла злая бабушка из первой квартиры, а потом только Олька и Катька.
Маришке понравилось и кричать, и убегать от строгой бабушки, и бросать мелкие камушки в уже Светкины окошки. Пока вызванные девочки собирались, две сестренки сгоняли на лифте и позвали еще и Наташку.
Когда почти вся компания собралась во дворе, площадка была облажена, обкатана, все частушки пропеты и стихи продекламированы. Громко. Часто хором. А Маринка про «идет по крыше воробей» выучила. Она уже много стихов знала, два с половиной года как-никак.
Выучила. Значит, тогда она еще была.
На горке в этом дворе мама кататься не разрешала. «У вас трусы от нее ржавые», – говорила она. Поэтому с горки пошли кататься в другой двор. Где Маришка свои трусы все-таки «прорж'aвела». Варька еще сказала всем, что надо идти стирать, менять.
Но… но она вообще-то всего-то два раза только прокатилась! Два! Поэтому ноги ее уже бежали туда, на горку. Вот она взлетела по ступенькам на самый верх горы. Маринка внизу. Еще тут.
Варька вспомнила, что Людка, еще одна девочка, которая пришла позже, кричала ей снизу: «Варь-ка! Варь-ка! Можно я Маринку возьму поиграть?» – «Можно!» – на весь двор счастливо крикнула ответственная старшая сестрица и лихо съехала с горы. А потом еще. И еще. И еще. Вверх, вниз, одна, вдвоем с Катькой, вдвоем с Олькой, втроем паровозиком, вчетвером, по очереди.
Мелькают свежеиспачканные в гудроне и краске коленки, развеваются ситцевые платья, «рж'aвеют» трусы.
А потом играли в магазин. Так хорошо играли! Никто не мешал. Стоп! И на горке никто не мешал. Значит, уже тогда Маришки не было. Так Людка же забрала. Вот! Вот где сестренка. И Варька помчалась к Людке. Солнце уже было у горизонта.
Она, запыхавшись, подбежала к пухлой черной двери Людкиной квартиры. Пахло дерматином. У Варьки кололо в боку. Она встала на цыпочки и нажала кнопку звонка. Дверь открылась почти сразу же. Там стоял Людкин дедушка. Был слышен голос диктора в телевизоре.
– Здрасьте! А Люда дома? – задала Варька сакраментальный вопрос.
– Дома. Люська! – гаркнул дед.
Людка припрыгала на скакалке и, не переставая скакать, спросила:
– Чего тебе?
– Маринка где?
Людка остановилась, и у нее стало такое лицо, как у Варьки, когда она вспоминала: «А-а-а, там же еще когда-то сестренка была…»
– А я не знаю. Мы поиграли, и я ее Ольке отдала.
– Как отдала? Кто разрешил? Это моя сестренка! – сердито сказала Варвара Людке.
– Ну и че даешь тогда? – безразлично пожала та плечами. – Маринка сама захотела поиграть с Олькой. Вот пусть она и спрашивает тогда.
Кто «она»? Почему «она»? Ай! Сейчас не до этого! Варька вихрем сорвалась с места и, на ходу крикнув Людке: «Дура!», умчалась в закат.
И вот она уже подпрыгивает у Олькиной и Катькиной двери. Эх, звонок высоко! А стучать их мама не разрешает. Это некультурно. За некультурное поведение гостей мама своих дочек наказывает, а гостей отлучает от дома.