Репей в хвосте
Шрифт:
— Нет, не местная. Из Москвы.
Присвистнул.
— Далеконько занесло…
— Да уж… — я вымученно улыбнулась.
— Как вас звать-величать, гостьюшка?
— Мария Александровна… Маша…
— А я Михаил Иванович, почти Медведь. Вот ведь какая сказочка получается, — задумался, глаза острые, умные, решительные. — Мариша! — это уже в дом. — Собери там поесть. Гостья у нас, — и снова мне. — Проходи. Милости просим.
Я шагнула мимо него в темные сени. Услышала, как он крякнул за спиной ворчливо, и тут же почувствовала, как меня ловко освободили от пистолета, засунутого сзади за пояс джинсов.
— Тяжелая артиллерия, Мария Александровна?
Я
— Оружие скорее психологическое, Михаил Иванович. Вряд ли когда смогу во что-то живое выстрелить.
— Тогда, не обессудь, оставлю-ка я его до времени себе.
— Спасибо, — несколько невпопад, но совершенно искренне ответила я и переступила порог горницы.
Именно так и хотелось назвать эту просторную светлую комнату. Белоснежные, вручную вышитые занавески на окнах, иконка в углу, под ней мерцает лампада, громадная выбеленная печь, светлое дерево выскобленного добела стола, румяные мордашки русоволосых детей и, наконец, сама хозяйка — не по моде пышная, но донельзя уютная и какая-то теплая, в нарядном домашнем платье, причудливо расшитом по подолу, рукавам и у открытого ворота. Накормила она меня до отвала. Давно так вкусно не ела. От еды словно опьянела, глаза стали слипаться, но этого счастья позволить себе пока не могла.
— Михаил Иванович, как мне в Энск от вас попасть?
— Эвон! В Энск! — задумался. — Чего тебе там делать-то?
— Ждут меня. Волноваться будут. Да и улетать мне завтра, то есть уже сегодня… — я прикрыла ладонью рот.
— Плохи дела. Ну да посмотрим, что тут можно сделать.
Поднялся из-за стола, грузно, словно и вправду медведь, двинулся вглубь дома. Я тоже встала, поблагодарила, но за хозяином не пошла — не приглашали. Вышла на крыльцо, потом во двор. Вечерело. Солнце уже убралось за острые пики елей. Даже воздух стал другим. Из дверей сарая выглянула пестрая добродушная морда коровы, и я решила подойти поближе.
Внезапно какой-то совершенно чуждый всему окружению звук нарушил идиллию этого богом забытого уголка. Я обернулась на него, задрала голову, и глаза мои полезли на лоб — из верхушки покрытой тесом крыши, тихо жужжа, выдвигалась параболическая антенна…
— Вот тебе, бабушка, и Юрьев день… — несколько не к месту пробормотала я и присела на выщербленный пень, на котором хозяин, видно, колол дрова.
Там он и застал меня, когда через четверть часа появился на пороге дома. Хмыкнул, проследив за моим обалделым взглядом, глянул с затаенным весельем — мол, что, думала — мы здесь только и умеем лаптями щи хлебать?
— Вертолет еще не вернулся из Якурима. Так что раньше завтрашнего утра ничего не выйдет…
— Что за вертолет? — внезапно забеспокоилась я.
— Не кипеши. Не сегодня улетишь в эту свою Москву — так завтра. Может, так оно и лучше будет… — туманно завершил разговор он и, развернувшись, пошел обратно в дом. Однако на пороге обернулся.
— Переночуешь на сеновале. Там тебе удобнее будет. Мариша все нужное даст — одеяло там, подушки.
— Спасибо.
Через полчаса я уже с блаженным вздохом растянулась на ароматной травяной постели. Какое-то время обдумывала возможность сходить и попроситься позвонить домой или хотя бы Славе Ильченко в Энск, но почему-то забоялась и вскоре уже начала дремать. Не знаю, что меня разбудило, может, ветер зашумел в верхушках темных деревьев? Или все-таки это сделал Ника? Как ни бесшумно он ходил, но в моем нервозном состоянии даже звук его дыхания способен был заставить меня вскочить
Я не успела подумать об этом, как он так и поступил, положив свою ладонь мне на ногу чуть выше щиколотки. Рука его была сухая и горячая, но меня почему-то зазнобило.
— Ника, не надо этого… — начала было я и осеклась — он же не слышит, и здесь слишком темно, чтобы суметь прочесть что-то по губам…
Свет, нужен свет! Чуть в стороне на сене лежал яркий серебристо-бледный мазок лунного света, падавший сквозь слуховое оконце. Я двинулась к нему, и в то же мгновение юноша, видно, испугавшись, что я убегу, метнулся ко мне и повалил на спину, подмяв своим молодым, сильным и жаждущим телом. Я рванулась, но этим должно быть только раззадорила его. Он стиснул мои запястья одной рукой, другая уже поспешно и неловко шарила у меня под одеждой… Господи, да что же это?! Что делать-то? Я изогнулась в тщетном усилии освободиться.
И вдруг все кончилось. Неожиданно он выпустил меня и, откатившись в сторону, заплакал… Звуки эти, не слышные ему самому, были странными, даже жутковатыми, словно стонало и жаловалось раненое животное. Я оцепенела, пронзенная такой острой жалостью, что сама почувствовала боль.
— Ника… — дрожащей рукой я коснулась его плеча.
Он вскочил и бросился к лесенке, ведущей на первый уровень сеновала. А я — дурочка, все-то никак не могу успокоиться и перестать ввязываться в чужие дела — бросилась следом. Теперь стало проще — луна светила как сумасшедшая. Я поймала его за рукав и развернула к себе лицом.
— Ника! Послушай, Ника!
Он отвернулся, и тогда я обхватила обеими ладонями его лицо и заставила смотреть на себя.
— Ника, я люблю другого человека. Я не могу…
Он дернулся прочь, но я не пустила.
— Послушай, дурачок. Все у тебя еще будет! Поверь мне. Ты красивый, сильный, у тебя дивные глаза… Девушки будут ходить за тобой табуном, появись ты в городе.
Лицо его искривилось циничной улыбкой, сквозь которую явно просвечивала боль. Я поняла, о чем он подумал, словно слова были произнесены вслух, и внезапно тихонько рассмеялась, заставив его удивленно распахнуть глаза.
— Я лично знаю по крайней мере десяток более чем преуспевающих, красивых и удачливых женщин, которые втайне мечтают проснуться однажды утром и обнаружить, что их ненаглядные благоверные внезапно онемели. Правда-правда, я не вру! А уж сколько мужчин думают о том же в отношении своих жен!
Он улыбнулся недоверчиво, потом шире, а после, поцеловав по очереди обе мои ладони — и откуда в этом юном Тарзане столько утонченного эротизма? — бесшумно скрылся в тени, которую отбрасывал отцовский дом. А я осталась стоять посреди освещенного луной двора, обхватив себя руками за плечи.
На рассвете меня разбудил стрекот. Чуть не свернув себе шею на шаткой лесенке, я выскочила из сарая и, прикрывая ладонью глаза, уставилась на изящную стрекозу, зависшую над крышей большого дома. Потом вертолет внезапно накренился вперед и ушел в сторону леса.
— Он улетает, — я растерянно махнула рукой в сторону удаляющегося звука.
Михаил Иванович, уже стоявший посреди двора, когда я выскочила, улыбнулся успокоительно.
— Недалеко, Мария Александровна. Возле дома нет места для посадки. Специально так сделал, чтобы незваные гости на голову не сваливались. А так Вадик показался нам — дескать, свой и полетел на площадку. Через полчасика придет и гостя приведет.