Репит
Шрифт:
— Интересный район.
— Сама его выбрала.
— Я?
Эд кивает.
— Я жил в квартире с друзьями на другом конце города, а у тебя подняли арендную плату. Мы прикинули, что могли бы с тем же успехом съехаться.
— Я предложила или ты?
— Вместе решили.
— Понятно.
— Ты подумала, что с моими рабочим графиком будет лучше жить ближе к салону. Нам повезло, и мы нашли это место.
— Здесь чудесно.
— Так и есть. — Эд напрягает и сгибает руки, прежде чем осознает, что делает, и останавливается.
Кажется, я снова забрела на запретную территорию.
В такие моменты мне всегда интересно, о чем он думает, о чём вспоминает, что заставляет его так нервничать? Наверное, перебирает в уме старые добрые времена. Еще до того, как изменил или не изменил мне. Но даже я знаю, что лучше не спрашивать, что у него на уме. Именно поэтому я не пристаю к нему с вопросами, и не написала после той шумихи в больнице в понедельник. Случайное общение кажется самым безопасным. Меньше шансов, что он повернется ко мне спиной, если я не буду давить. Хотя я действительно хочу подтолкнуть.
Словно, прочтя мою последнюю мысль, Эд ускоряет шаг, оставляя меня позади.
— На этой неделе мы с Фрэнсис немного сдружились, — говорю я, когда мы, перейдя дорогу, входим в парк. Я думаю, что наш темп граничит со спортивной ходьбой. Во всяком случае, Гордон кажется довольным тем, что следует за мной, и я изо всех сил стараюсь не отставать. — Мы с ней ладим все лучше. Это прогресс.
— Хорошо.
— У тебя была напряженная неделя на работе?
— Ага.
Итак, все опять ужасно неловко. Но я могу это исправить.
— Бесконечное сидение дома жутко раздражает, но зато я начала перечитывать книги.
Эд кивает.
— Я, примерно, на середине «Противостояние» Стивена Кинга. Книга потрясающая.
Он хмыкает.
Ладно, похоже, я не могу это исправить. Он, как будто на суше, а я затеряна в море.
Я оставляю Эда на время и сосредотачиваюсь на собаке. Я присаживаюсь на корточки, почесываю брюшко Гордона и вслух сравниваю достоинства различных предметов, которые он мог бы пометить: металлическая ограда из цепей слишком скучна, но деревянный штакетник даже очень ничего. Гордон хватается за возможность наброситься на меня с собачьими «поцелуями» и в избытке чувств сваливает меня на задницу.
— Господи! — Эд с легкостью поднимает меня на ноги. — Ты не ушиблась?
— Нет, я в порядке. Спасибо.
— Будь осторожней. Он сильнее, чем кажется.
— Эй, он скорее романтик, а не боец. — Я вытираю собачью слюну с подбородка. — Слишком языкастый, Горди. Полегче с дамами. С ними надо сближаться постепенно.
— Клем, я серьезно. Тебе нужно быть осторожнее. — Эд поднимает солнцезащитные очки на макушку, озабоченно оглядывая меня, потом быстро стряхивает грязь с моей задницы.
Он обращается со мной по-хозяйски — и мне это нравится. Словно, он нажал у меня на кнопку «пуск» — и бум: кожа становится сверхчувствительной, дыхание учащается, и я желаю большего. Больше прикосновений. Больше Эда. Но в тоже время, это немного пугает. Холодность и беспристрастность безопаснее.
— На тебе уже достаточно синяков, — продолжает Эд, не подозревая, что во мне похоть борется со страхом.
— Не обращайся со мной так, будто я стеклянная.
— Тогда не надо так глупо рисковать.
— Ты что, издеваешься? Я не могу погладить собаку? Не могу выйти из дома? Я ни хрена не могу сделать без риска! Но самое плохое уже случилось и знаешь что? Я не умерла, и не собираюсь весь остаток жизни бояться. Так что иди к чёрту! И перестань уже меня трогать.
Эд ошарашен, и убирает руки.
Мне требуется добрая минута, чтобы успокоиться. Я вовсе не собиралась наезжать на него. Честно говоря, не знаю, откуда все это взялось. Френсис время от времени раздражает меня своими предостережениями и тем, что скрывает некоторые вещи, но в целом я справляюсь с этим нормально. По крайней мере, я не оскорбляю ее на людях. Но в этом есть и положительные стороны — похоть прошла.
— Теперь ты в порядке? — спрашивает Эд приглушенным голосом.
— Да.
Он надевает солнечные очки, прикрывая глаза.
— Тогда ладно.
Гордон смотрит на нас двоих, прежде чем подойти ближе. Ему на пути попадается пчела, и он, конечно, с интересом ее обнюхивает.
— Горди, разозли пчелу, и тебя ужалят, — говорю я и отвожу его подальше от соблазна. — Не самый лучший жизненный выбор.
— Я думаю, это верно для всех нас, а не только для Гордона.
Эд, вероятно, дразнится, но я лучше помолчу.
— Ты радовалась и наслаждалась, а я слишком остро отреагировал, — произносит он. Вечерний ветерок ерошит его волосы. Он как будто сошел с рекламы. Слишком совершенен, слишком красив, и вообще слишком. — Извини. Мне тоже не следовало прикасаться к тебе без разрешения. Когда мы вот так вместе, я иногда забываю.
Я фыркаю.
— Ты забываешь? Попробуй побыть на моём месте.
Услышав это, он смеется и качает головой.
— Как ты можешь шутить об этом?
— Черный юмор помогает. Видит Бог, быть все время в депрессии ужасно скучно.
— Справедливо. — Уголки его губ приподнимаются. — Знаешь, раньше ты бы так не поступила. Я имею в виду: не сказала бы напрямую, что тебя раздражает. Ты бы сначала поварилась в этом пару дней, накручивая себя, и в процессе делая нас обоих несчастными.
— И опять я кажусь какой-то ужасной.
— Не-а. Мы оба редко говорили откровенно о том, что нас беспокоит.
— Неужели у тебя есть недостатки?
— Поразительно, не так ли? — Эд подстраивает шаг так, чтобы я больше не отставала.