Репит
Шрифт:
Я приподнимаю челку — шрам выглядит примерно так же: широкая красная полоса поперек лба, — опускаю, затем беру ножницы и начинаю кромсать свой «конский хвост». Скоро настанет жара, а я ненавижу, когда волосы греют шею.
Сделать себе челку гораздо проще, чем обстричь все остальное, но должно получится стильно и оригинально. Наверное. Или будет похоже, что я сунула голову в блендер.
Значит так тому и быть.
Изменение внешности для меня — это катарсис (п.п.: нравственное очищение в результате душевного потрясения или перенесенного страдания.). Меня восхищает, как Эд непринужденно
Френсис права: нужно поостеречься. Любовное увлечение сейчас не ко времени. Я еще не разобралась со своей жизнью.
Я откладываю ножницы. Результат не так уж плох. Похоже на короткую стрижку «боб». Да и по ощущениям так определенно лучше.
Первый пункт сделан. На очереди второй.
Прихватив побольше мешков, я начинаю вычищать свой шкаф. Прочь пастельные тона и цветочные принты! Психотерапевт, вероятно, сказал бы, что смена гардероба — это попытка отделить себя нынешнюю от себя прежней. По крайней мере, так говорит интернет. И это верно. Я, по возможности, провожу черту между настоящим и будущим. Между мной и ею.
Уходят платья в цветочек и красивые винтажные топы с блестящими пуговицами. Исчезают младенческий розовый, фиолетовый и солнечный желтый цвета.
За последние несколько недель я твердо усвоила, что могу делать только то, что считаю правильным. И я нахожу удовольствие в утверждении своей идентичности, начиная с нуля.
— Что ты делаешь? — спрашивает Френсис, появляясь в дверях спальни. Она задерживает взгляд на моей новой прическе, но ничего не говорит. То же самое касается футболки Эда, которую я почему-то до сих пор ношу. Я даже не стирала её, потому что тогда его запах исчезнет.
— Ушла пораньше с работы? — спрашиваю я.
— Мне не нравится оставлять тебя одну.
Я хмурюсь.
— Из-за меня ты и так потратила часть своего отпуска.
— Ничего страшного. Не хочешь ответить на первый вопрос?
— У меня тут «большая чистка».
— Это я вижу. — Скрестив руки на груди, она прислоняется к дверному косяку. — Давай уберем все в гараж? На случай, если передумаешь…
Я пожимаю плечами.
— Но книги-то ты не выбрасываешь? — с ужасом спрашивает Френсис, разглядывая разноцветную кучу одежда рядом с коробками из подвала. — Они были твоими любимыми.
— Нет. Сначала прочту.
— Хорошо. — Ее плечи облегченно опускаются.
Не могу винить ее за беспокойство. Со стороны саморазрушение и переосмысление, вероятно, выглядят похоже.
— Клем, как твоя голова?
— Всё ещё на месте. Немного побаливает, но ничего страшного.
— Ты принимала обезболивающие?
— Да, недавно.
Я уже на несколько часов опаздываю с последней дозой «Тайленола», но Френсис об этом знать не обязательно. Мне не нравится все время глотать таблетки. В жизни так много «костылей» — фигни, на которую можно опереться, чтобы пережить день. Я стремлюсь к росту или, по крайней мере, к самопознанию, и удаляю обломки прежней жизни в попытке добраться до сути
— Раз уж ты здесь, не хочешь пройтись по магазинам? — спрашиваю я.
На мгновение Френсис хмурится, потом улыбается.
— После такой чистки тебе понадобится новая одежда. Ты уверена, что готова выйти?
— Абсолютно.
Эд: Как дела?
Я: Хорошо. Сегодня же вечер пятницы. Разве ты не должен быть с друзьями?
Эд: Я не дома. Просто жду кое-кого. Решил проверить, как ты. Больше никаких приступов? Падений?
Я: Кое-кого? В единственном числе? У тебя свидание?
Я: Извини. Не моё дело. Спасибо за беспокойство. Синяки впечатляющие, но голова цела.
Я: Могу я как-нибудь навестить Гордона? Может, взять его на прогулку?
Эд: Ему бы понравилось. В воскресенье после обеда? Скажем, около пяти?
Я: Тогда до встречи.
— Я не принесла твою футболку, — говорю я Эду, вылезая из такси. Я не вру. Если бы я сказала, что забыла ее, то у моей бессмертной души были бы неприятности.
— Отдашь в другой раз.
— Да. — Теперь я вру, потому что не собираюсь ее возвращать.
Эд стоит на тротуаре, засунув одну руку в карман джинсов, а другой придерживая за поводок Гордона, который, увидев меня, трепещет от восторга. Я тоже рада его видеть.
Эд одет как обычно: футболка, джинсы, но смотрится хорошо. Даже слишком хорошо. Руки зудят, как хочется дотронуться до него. Может, это что-то вроде фантомных болей? Но в любом случае, влечение к нему отвлекает, если не сказать больше.
Между тем я «выгуливаю» свой новый «недевичий» наряд: темно-синяя искусственно-состаренная футболка с V-образным вырезом, джинсы «бойфренды» и сандалии. В холщовой сумке, которую я нашла в кухонном шкафу Френсис, лежит все самое необходимое: экземпляр «Гордости и предубеждения», банковская карточка, тридцать долларов в банкнотах, мобильный телефон, газовый баллончик и бальзам для губ.
Я опускаюсь на одно колено и глажу Гордона.
— Здравствуй, красавец. Как твои дела? У тебя была хорошая неделя?
— Вообще-то он не умеет разговаривать, — язвит Эд.
— Ха-ха.
— Ты подстриглась?
Я смущенно провожу рукой по волосам.
— Да, сама. Что думаешь?
— Очень в стиле панк-рок.
— Это значит ужасно?
— Нет. Просто по-другому.
— С этим я могу жить.
Суровое выражение, кажется, приклеилось к лицу Эда. Но при этом он все еще чертовски красив. Находиться рядом с ним было бы легче, если бы мое сердце не билось так быстро. Возможно, мое тело действительно все еще помнит ощущение его рук и губ? Быть чьим-то бывшим так странно. Подобный статус включает в себя прошлое, а я даже не помню, почему оставила его и, судя по всему, разбила сердца нам обоим. Если Эд и впрямь изменял мне, то его теперешнее поведение не имеет никакого смысла. По крайней мере, для меня.